и знал, – пробормотал я. – Он нас не пустит.
– Ну конечно пустит, – спокойно сказала мама. – Твой отчим просто беспокоится о деньгах. Вот и все. К тому же, – добавила она, – Габриэль получит кое-что получше бобового соуса. Я приготовлю ему столько семислойного соуса, что хватит на все выходные. Гуакамоле. Сметана. И всё остальное.
Гейб немного смягчился:
– А деньги на поездку… ты же возьмешь из тех, что отложены тебе на одежду?
– Да, милый, – кивнула мама.
– И вы не будете абы где кататься на моей тачке: только туда и обратно.
– Мы будем очень аккуратны.
Гейб почесал двойной подбородок:
– Может, если ты поторопишься с семислойным соусом… И если парень извинится за то, что помешал нам играть.
Или, может, если я пну тебя куда следует, подумал я. Чтобы ты неделю пел сопрано.
Но мама взглядом попросила не злить его.
Мне хотелось крикнуть: зачем она вообще терпит этого мужика?! С чего ее волнует его мнение?
– Извини, – пробормотал я. – Мне очень жаль, что я помешал вашей важной игре в покер. Возвращайся же к ней скорее.
Гейб прищурился. Похоже, его крохотный мозг пытался уловить сарказм в моих словах.
– Черт с вами, – решил он. И отправился играть в карты.
– Спасибо, Перси, – сказала мама. – Когда будем в Монтоке, еще поговорим о… о том, что ты забыл мне рассказать, ладно?
На миг мне показалось, что в ее глазах мелькнула тревога – тот же страх, который мучил Гроувера в автобусе, – словно мама тоже почувствовала тот странный холодок.
Но она снова улыбнулась, и я понял, что ошибся. Она взъерошила мне волосы и пошла делать семислойный соус для Гейба.
Через час мы были готовы.
Гейб отвлекся от игры только затем, чтобы проследить, как я тащу мамины сумки к машине. Он всё жаловался и стонал, как он будет страдать, оставшись без маминой готовки – и главное, без его «Camaro» 1978 года – на целые выходные.
– Чтобы ни царапины не было на машине, умник, – предупредил он меня, когда я закидывал последнюю сумку. – Даже малюсенькой.
Как будто это я собирался сесть за руль. Двенадцатилетка. Но Гейбу было плевать. Даже если чайка нагадит ему на капот, виноват буду я.
Глядя, как он враскоряку шагает обратно к дому, я так разозлился, что неожиданно для себя кое-что сделал. Когда Гейб был на пороге, я повторил жест Гроувера, который видел в автобусе, что-то вроде оберега от зла: скрючив пальцы, я поднес руку к сердцу и резко вытянул ее в направлении Гейба. Дверь захлопнулась, с такой силой ударив его по заднице, что он взлетел по лестнице, будто снаряд, выпущенный из пушки. Может, это был просто ветер или что-то странное случилось с петлями – я не стал выяснять.
Я забрался в «Camaro» и велел маме жать на газ.
Домик, который мы снимаем, находится на южном берегу, у оконечности Лонг-Айленда. Это домишко пастельного цвета с выцветшими занавесками, наполовину утонувший в дюнах. Простыни в песке, в шкафах шныряют пауки, а море почти всегда слишком холодное для купания.
Я обожаю это место.
Мы