будет. Вот и работают они «почасовиками», ни на что другое не претендуя.
Совсем иное дело те, кто находится «в развитии», делает кандидатские и докторские работы. У них всегда завал – всё вместе, и учебный план, и наука. Если с учебным планом всё понятно – неизбежное зло, то для науки нужны время, руки и головы: один в поле не воин. Вот такие преподаватели отбившимися от стаи голодными волками-одиночками и рыщут по студенческим курсам и потокам, отыскивая себе добычу: тех, кто поможет в научных исследованиях; тех, на кого можно будет навесить рабский труд; тех, на кого волей-неволей придётся положиться. Платить помощникам нечем. Материальное стимулирование студентов не предусмотрено в принципе. Значит, остаётся расплата, что называется, «моральным» капиталом: освобождение «своих» студентов от рутинных учебных занятий, от лекций, выставление отличных экзаменационных оценок-«автоматов» без сдачи экзаменов. Включается натуральный обмен: сегодня ты чужому студенту поставишь «автомат», а завтра твоему студенту поставят «автомат» на другой кафедре. Услуга за услугу. Оброк, барщина и крепостное право советских высших учебных заведений двадцатого века.
Студентов-«научников» среди всех обучающихся – всегда единицы. Конкуренция за них среди преподавателей жёсткая. Пединститут ведь вуз далеко не первой категории: не МГУ, не Первый мед, не какой-нибудь прославленный МВТУ. Соответственно, и студенческий контингент здесь подбирается попроще, без особых изысков и амбиций. Здесь приходится довольствоваться тем, что осталось. Всю лучшую «абитуру», словно пылесосы, потребляют модные центральные вузы. Люди редко приходят сюда за журавлём в небе. Насуют в карманы мелких синиц да едут потом по распределению куда подальше, поднимать неподъёмное школьное образование Сизифами на окладе.
Вот почему появление «звёздочки» Козака для Зориной стало событием. Тема её докторской утверждена три года назад. Но когда она раскладывала по столу пасьянс из оттисков опубликованных статей и отчётов о проведённых исследованиях, с ужасом понимала: конь не валялся. Единичные время от времени приходящие полуварёные неотёсанные, то больные, то беременные, девчонки-студентки, из-под палки батрачившие на неё по два семестра за пяток «автоматических» экзаменов, и за десять лет не набрали бы для шефини материал на докторскую степень. Козак же с самых первых дней установил сам для себя жесточайшую дисциплину. Он появлялся в кафедральной лаборатории три вечера в неделю, каждый раз не меньше чем на четыре часа. Уходил не раньше одиннадцати вечера. Зорина кормила его бутербродами и принесёнными в термосе домашними супчиками.
– Вы же знаете, Людмила Вадимовна, – говорил с набитым ртом и котовьей улыбкой Саша, – отсюда до общаги всего-навсего километр. Уж как-нибудь дойду.
Позже, обалдев от такой его прыти, Зорина договорилась с коллегами на трёх других кафедрах, высвободив для студента первого курса биофака Козака целый учебный день. Явки на лекции и практические занятия ему выставляли, что называется, за глаза. Со