почувствовал, что руки мне скрутили чем-то вроде пластикового ремешка. Страх сочился из всех моих пор. Две мощные руки поставили меня на ноги, подняв в воздух, как если бы я весил не больше ребенка, и потащили в сторону от тропы, после чего заставили идти между скалами при синеватом свете налобной лампы боевого экзоскелета крестоносца. Все произошло так быстро, что я даже не успел подумать, были ли нападавшие атамидами или человеческими существами.
Теперь я знал, что армия нас обнаружила.
Все погибло. Умудрившись нас засечь, они, прежде чем пойти на приступ, схватили идиота, который шарился в двухстах метрах от лагеря.
Мы все умрем! И всё из-за меня!
Подталкиваемый в спину, я прошел – скорее, протащился, спотыкаясь, – метров пятьдесят, потом меня остановили за скальной грядой, где я мог орать сколько душе угодно – в пещерах все равно никто ничего не услышал бы. Не знаю почему, но с меня сняли путы. Подумав, что другого случая не представится, я развернулся, молотя кулаками по тому, кто меня освободил, не разбирая даже, где у него голова. Рука, покрытая углеродно-семтаковыми пластинами, без труда отразила мою жалкую атаку, и знакомый голос насмешливо произнес:
– Ты еще не наловчился обращаться с Т-фарад.
Адреналин, в промышленных количествах выработанный моим мозгом, помешал мне придумать какой-нибудь умный ответ, так что я закричал:
– Давайте, сволочи! Не растягивайте удовольствие, пристрелите меня, и покончим с этим!
Не самое поэтичное высказывание, но на тот момент мне не пришло в голову ничего лучше.
– Не буду же я убивать тебя, Альберик, пока не извинился перед тобой.
Думаю, даже если бы в этот момент на меня обрушилась тонна ледяной воды, эффект был бы меньше.
– Танкред?
Пейзаж на полной скорости мелькал под истребителем-перехватчиком Н-6 «Одноглазый Сокол».
Лейтенант Аделаида Море-Русан дала самолету такое прозвище из-за небольшой асимметрии в расположении оранжевых заглушек на пусковых установках под крыльями. Дефект изготовления, никак не влияющий на общее функционирование аппарата, но довольно забавный с эстетической точки зрения. Если посмотреть под углом в три четверти, когда кокпит открыт, а нос самолета опущен, казалось, будто перед тобой голова птицы с крючковатым клювом и одним почти закрытым глазом. Одноглазый сокол.
– Одноглазый Сокол контрольной башне, визуальное прочесывание восьмого сектора закончено, никакого следа беглецов, – произнесла она. – Повторяю: визуальное прочесывание восьмого сектора закончено, никакого следа беглецов. Жду распоряжений.
Последние лучи заходящего солнца едва пробивались из-за горных цепей на горизонте, бросая странные зеленые отсветы внутрь кабины. Радио изрыгнуло помехи, после чего прозвучал ответ.
– Принято, Одноглазый Сокол. Начинайте прочесывать девятый сектор.
Аделаида Море-Русан не удержалась от раздраженного жеста; переданный