ушло, как приклеенная сидит!» – удивлялась Раиса.
Дверь открылась, послышалось завывание вьюги, и в чёрной дыре промелькнули снежные хлопья. В комнату вошла симпатичная женщина, сняла варежки и своим дыханием начала согревать руки. На плечах её пальто и на меховой шапке, лежал белый снег.
Женщина начала раздеваться, кидая колкие и язвительные реплики в сторону нарезавшегося майора. Это была жена начальника зоны! Она стояла у стола и громко изливала всё, что накопилось у неё в душе за долгие годы. Потом подошла вплотную к нему и тряхнула за плечо.
– Цыть, дорогая! – Шуйский, не открывая глаз, махнул рукой в сторону двери, потом пронзительно свистнул и двинул по столу сапогом, не поднимая запрокинутой головы. Это только подстегнуло её, голос набирал силу женского гнева. Длинный монолог разгневанной жены, сопровождаемый слезами, летел в уши сидящего в непристойной позе пьяного майора, которому было безразлично каждое её слово, выплёскиваемое с такой болью и горечью, накопленными за долгие годы жизни с ним.
– Да цыть же, ненаглядная, цыыть…! – и удар надраенного хромача, снова обрушился на стол. Вилка, как ужаленная, подскочила и полетела на пол. Жена отчаянно что-то громко прокричала и, схватив из тарелки огурец, с силой воткнула его в открытый рот мужа! Майор, захлёбываясь в кашле, давился солёным рассолом сморщенного, дряблого огурца, а она, закрыв лицо руками, бросилась на кровать, заполняя комнату громкими рыданиями несчастной, бедной женской доли!
Раиса плакала! Слышны были женские всхлипы, мужики притихли. Какое-то время в зале стояла полнейшая тишина, только майор, прокашливаясь, нарушал её. Однако никто не смеялся, когда он наконец вытащил огурец и брезгливо бросил его на пол.
Рая смотрела, как её Аркаша опускает одну ногу со стола, потом другую и медленно поднимается со стула. Он делает неуверенно первый шаг, второй и, подав вперёд неустойчивое тело, шаркая каблуками по полу, направляется к рыдающей в истерике супруге.
– Встать! Смирно! И ещё смирнее…! – орёт начальник зоны. Наступает пауза, он всматривается, кто там в рыданиях трясётся в его кровати, уткнувшись носом в его подушку?
– Дорогая, цыть! Домой! Не мешайся здесь, иди-иди! – и поворачивая голову к зрителям, продолжает кричать в зал.
– А я говорю, стоять…! Шаг вправо, шаг влево – валю на месте, на хер-р…! И много навалю…, кто стоять не будет смирно у меня…! Становись…! – заорал майор. – На первый-второй, рассчитайсь…! – Начальник, пытаясь принять строевую стойку, начал застёгивать на мундире пуговицы, но теряя равновесие, стал валится на пол.
Грохот упавшего на сцену тела, звучно прошёлся по залу. Притихший зритель сидел не шевелясь, уж очень всё было натурально: пьяное лицо усталого от службы майора, ещё не утратившая женской красоты жена, рыдающая от серого однообразия быта, где тебя окружают несколько офицерских домов, казарма, и длинный из колючей проволоки забор зоны.