Но надеюсь, что не позвонишь.
– Я буду писать. Это уже не вопрос, это предупреждение.
Я взяла его за руку.
– Буду очень ждать твоих писем.
Он поцеловал мои пальцы и встал.
– Я пойду. Спокойной ночи, Грейс.
«Да уж. Вряд ли», – с грустью подумала я. Руками обхватила его торс и положила голову на плечо. Он крепко обнял меня в ответ, уткнулся носом в мою макушку и замер. Мы стояли долго. Я не хотела его отпускать. Наконец он отстранился, коротко коснулся моих губ своими и развернулся, чтобы уйти.
Я с тяжелым сердцем поднялась на крыльцо и замерла с ключом в руке. Повернувшись к сержанту, вдруг окликнула его:
– Брюс?
Он обернулся.
– Может, хочешь зайти? Поужинаем вместе.
Его лицо озарилось улыбкой.
– С радостью.
Мама перед отъездом наготовила словно на целый взвод. Но мы без удивления обнаружили, что совсем не хотим есть. Поковырявшись недолго в тарелках, уставились друг на друга. Ведомая каким-то его внутренним магнитом, я встала из-за стола и подошла к мужчине. Он отодвинулся от стола, будто поняв мои намерения. Я села к нему на колени и гладила по жестким русым волосам. Он прикрыл глаза.
– Впервые мне так тяжело уезжать, Грейс.
– Почему? – Я знала ответ, но мне хотелось услышать это от него.
Он молчал какое-то время, затем глухо произнес:
– Потому что ты мне очень нравишься. Я без ума от тебя. – Он провел рукой по моим волосам. – Знаю, ты дочь военного, и я понимаю, почему ты не хотела бы связываться с кем-то из подобных.
Я улыбнулась уголками губ.
– Давай мы поговорим об этом, когда ты вернешься. Решать что-либо сейчас было бы нечестно.
– Разумеется. Не хочу на тебя давить.
Повисло неловкое молчание.
– Сделаю нам кофе. Вряд ли смогу сегодня уснуть.
– Прости, что потревожил на ночь глядя. Не мог уехать, не попрощавшись.
– Вот этого я тебе точно не простила бы. Устраивайся в гостиной. Я сейчас.
Зайдя в комнату с кофе и печеньем, застала Брюса у фортепиано. Он водил пальцами вдоль клавиш, едва касаясь их.
– Ты играешь? – спросил он, глянув на меня.
– В школе часто играла. Потом все реже. Маме нравится возить с собой эту громадину с места на место. Где бы ни жили, мы оставляли в старом доме почти всю мебель, но непременно забирали пианино, даже когда в нем отпала необходимость.
– Можно?
– Конечно.
Он сел за инструмент и начал играть. Я замерла от восторга. Из-под грубых и сильных пальцев лилась невероятно нежная и бесконечно грустная мелодия. Казалось, в этой музыке он изливает свою душу, пытается донести, как ему сейчас больно. Местами он путал ноты, изредка сбивался, но я стояла за его спиной и была уверена, что не слышала в жизни ничего прекраснее и искреннее. По моей щеке скатилась слеза. В порыве чувств я обняла Брюса за плечи, сжав руки на его крепкой груди. Он замер, пальцы застыли над клавишами.
– Я буду очень скучать, – прошептала я, роняя слезы на воротник военной формы.
– Грейс…
Он медленно встал