давно, – спустя пару затяжек сказала Анна. – Мне кажется, она привыкла – то есть, хочу сказать, для нее это в порядке вещей. Катрин – как ребенок, родившийся под бомбежкой во время долгой войны и не имеющий представления, что такое мирная жизнь. И вечный бой, покой ей только снится… Нормальные люди давно бы уже разбежались. А эти, словно сиамские близнецы – и врозь смерть, и вместе погибель…
Анна стряхнула пепел и, не дождавшись ответа Антона, спросила:
– Я не права?
Антон неохотно кивнул, снова не проронив ни слова, и тогда она продолжила: – Знаешь, когда я только познакомилась с ними обоими, то подумала – какая красивая пара! Как они друг друга, должно быть, любят! Чуть позже, услышав в первый раз, как они скандалят, решила – ну, им недолго осталось быть вместе. И вот – четыре года минуло, а воз и ныне там…
– Да уж, – ответил Ланской, – находятся же любительницы пощекотать себе нервы… – он замолчал, осознав, что сболтнул лишнее. Но было поздно.
– Лю-би-тельни-цы? – раздельно произнесла Анна. – Как интересно. О ком это ты?
– Да так, – пробубнил Антон невнятно, но Анна дернула его за рукав:
– Ну-ка, ну-ка! С этого места поподробнее…
– Да была одна сто лет назад… Первая любовь Орлова. А может и вторая. Черт его разберет, может и третья. Ольга, если память мне не изменяет. Вернее, все ее звали Олечка. Олечка Вишнякова, нет… Вешнякова, точно! Катрин тебе не рассказывала?
– Нет, – ответила Анна. – Никогда не слышала этого имени.
– Видимо, для нее до сих пор болезненная тема, – заметил Ланской серьезно.
– Ей будет неприятно услышать это имя от тебя. Вернее – именно от тебя. Так что помалкивай.
– Ладно, – кивнула Анна. – Но неужели Катрин до сих пор к ней ревнует? Сколько лет прошло?
– Больше пятнадцати, – ответил Ланской, – и сейчас Олечка разве что воспоминание для него, не больше. Катрин слишком много места занимает в его никчемной жизни.
– Почему – никчемной? – удивилась Анна. – Он, в общем-то, преуспевает. На мой взгляд, он абсолютно благополучен. И она благополучна. Им бы еще научиться сосуществовать. Или разойтись, наконец…
– Никак невозможно, – улыбнулся он, – за эти годы он привык к ней, как к любимой вещи, которая в дырках, а выбросить – рука не поднимается.
– Твой цинизм отвратителен, – Анна возмутилась. – Как ты можешь так о ней говорить!
– Но это ж правда, Аннушка. Горькая, но правда. Ну, насчет дырок, может, это я и загнул, но в целом – все так и есть.
«Старая вещь! – с содроганием подумала Анна. – Вот этим все и кончается… Любовь, нежность – все кончается. И никто не виноват…»
– Анна, нельзя приказать себе пылать от страсти. Ты ведь знаешь это лучше, чем кто бы то ни было, я прав?
Она подняла на него прозрачные глаза. Глаза Жизели и Одетты… За этот взгляд можно было отдать весь мир.
– Я тебя порой не понимаю, но ты всегда оказываешься прав. Даже смешно…
Антон чуть сильнее сжал в руках руль, но она даже не заметила: «Смешно ей!».
В первый раз он увидел