встретиться назавтра в шесть вечера на Ярославском вокзале. Назавтра была суббота, короткий рабочий день, а Владик задолго предупредил ее, что ему дают вечером «машинное время», то есть возможность поработать на новой БЭСМ-2, которую недавно поставили в смежном НИИ-88, и чтобы она «ждала его к утру».
Выдержанный человек, генерал ни мускулом не дрогнул, когда узрел, что его бывшая подружка в положении. Лишь когда усадил ее в машину – еще более бережно, чем прежде, – отрывисто спросил: «Нужна какая-то помощь? Лекарства? Медработники? Спецпитание? Одежда?» На все вопросы Галя отвечала решительным отказом. Он предложил поехать в ресторан – она категорически отказалась: «Вы что, смеетесь? С таким пузом?» Генерал выдвинул на рассмотрение идею отправиться к нему – Иноземцева и слышать не захотела. В итоге гуляли по заснеженным бульварам, производя впечатление папаши, выгуливающего забеременевшую дочку. И только тут он спросил: «А какой срок?» Она ответила. «Так это мой ребенок?!» Она заплакала: «Не знаю. Я ничего не знаю. Может быть, твой. Но скорее нет – мужа. Прости, но с ним я бывала больше». Провотворов только скривил свой железный рот. Потом заговорил о пустяках, принялся рассказывать веселое. А под конец свидания сказал: «Меня переводят. Другая должность. Совсем иные задачи; совершенно новое, интересное и секретное дело. Поэтому на службу мне больше не звони. Звони домой, по вечерам – хотя я не каждый вечер теперь смогу бывать дома».
Галя ждала, конечно, другого. Втайне ей мечталось, что генерал, как увидит ее в положении, да еще узнает о ребенке, который, возможно, его, упадет на колени и станет молить навсегда остаться с ним. И даже, может, не отпустит к Владику собрать вещи. Однако Бодрова-Иноземцева недооценила (а может, переоценила) Ивана Петровича. Она плохо знала мужчин. Ему, несмотря на весь его боевой и летчицкий опыт и нынешнюю полную личную свободу, было явно боязно вот так, с бухты-барахты, навсегда связывать себя с новой женщиной, да еще в два раза моложе себя и неизвестно с чьим ребенком под сердцем. К тому же растоптанный тридцатилетний семейный опыт генерала заклинал его больше не верить с ходу никому – даже столь чистому созданию, каким казалась ему Галя. И в то же время он ощущал к ней нежность, и совсем не хотел терять, и мечтал, как станет поддерживать ее, помогать, покровительствовать (неважно даже, чьего она носит ребенка – его или мужниного). Поэтому Провотворов воскликнул – с экспрессией, достойной молодого лейтенанта: «Только не пропадай! Я хочу, чтоб ты была со мной! Я сделаю для тебя все, что ты хочешь, и даже больше! Давай встретимся – ровно через неделю, здесь же! А если вдруг нет – я приеду к тебе на службу! Или явлюсь к тебе в дом! Я плевать хотел на твоего мужа или тем более твоих сослуживцев! Я хочу постоянно видеть тебя!»
Галя не возразила – хотя, если честно, встречей была разочарована, и ей совершенно расхотелось, чтобы генерал крепко брал ее за плечи и целовал, властно и нежно.
Через