отказать было неудобно.
– Все равно троих не хватает! – сосчитал присутствующих Кислицын.
– Ирина с Марфушей! Двенадцать! – загнула пальцы Лаевская.
– Хм! Вызывать духов они вряд ли станут! – предположила Полина.
– А обязательно участникам знать французский? – поинтересовался Кислицын у Леондуполоса.
– Нет!
– Сейчас приведу кого-нибудь из слуг. Они в конце концов тоже люди. И Тучина потороплю.
– Де ж я очи твои блакитные бачыв, хлопец?
– Чего? – удивился опрятный мужичок, переминавшийся с ноги на ногу у швейцарской.
– Рожа мне твоя знакома, говорю, – на чистом русском повторил Филипп Остапович. – Только запамятовал, где видел!
– Пить надо меньше, тогда и память прояснится!
Швейцар схватил мужичка за грудки:
– Що ты казав?
Голубые-голубые глаза смотрели на Филиппа Остаповича без всякого испуга, с дерзкой насмешкой:
– Дурень, говорю.
– Ах ты! – Филипп Остапович замахнулся огромным кулаком, но ударить не сумел. Мужичок легонько ткнул его пальцем меж ребер, и швейцар согнулся в три погибели.
– Что такое? – грозно спросил подошедший Никанорыч.
– Да на горшок солдатик захотел. Вишь, как скрутило!
– А это, Тихон, барин твой! Александр Владимирович! – представил Никанорыч Тучина.
– Как звать? – спросил Тучин.
– Тихон Корышев! Тверской губернии, К-ского уезда, его благородия помещика Савостьянова крепостной.
– У кого раньше служил?
– Да много у кого! Я полгода в деревне, а полгода тут. Какую работу найду, такую и делаю. Детишков много. С месяц назад еще десять было, а теперь, может, и все одиннадцать. А то и дюжина, коли двойня. Баба моя рожает и рожает, рожает и рожает! И всех корми! И водовозом был, и фрухтами торговал, а больше в услужении.
– Что умеешь?
– Все, барин, умею!
– Стирать?
– Могу!
– Гладить?
– Пожалста!
– Стричь?
– Не извольте беспокоиться!
– Брить?
– А на меня посмотрите! – лицо у крестьянина было гладкое, ни щетиночки.
– Грамоте обучен?
– А зачем?
– Действительно, зачем! – согласился Тучин. – Воруешь?
– А зачем? – повторил Тихон.
– Да хороший он парень! Не сомневайтесь, Александр Владимирович! – встрял Никанорыч. Тишка на славу угостил его в «Васильке» и сразу стал закадычным другом. – Что, Остапыч? Полегчало с животом?
Швейцар наконец разогнулся.
– Бачив я десь твого Тихона! Тільки де, не пам’ятаю![13] – сказал Филипп Остапович.
– Я тебе, хохол, уже напомнил где! Во сне! – Тихон, ухмыляясь, посмотрел на швейцара голубыми глазами.
– Ладно, беру тебя на службу! – решил Тучин. – Месяц в Петербурге поживем, потом ко мне в имение поедем, а там и рассчитаю. На Рождество домой вернешься.
– Не!