очень.
Отец Артур вздохнул.
– Хочешь, чтобы я рассказал про обеденный перерыв?
– Да, пожалуйста.
– Я обедаю с часу до часу двадцати. Ем порезанный треугольничками белый хлеб с яйцом и кресс-салатом – моя домработница готовит. Вон за той дверью, – указал он, – мой кабинет, там я за пятнадцать минут съедаю сэндвич и пять минут пью чай. А потом опять выхожу. Но часовня всегда открыта, даже если я в кабинете.
– Вам за это платят?
– Никто мне не платит.
– На что же вы тогда покупаете ваши яйца и сэндвичи с кресс-салатом?
Отец Артур рассмеялся.
Мы посидели молча, а потом он опять заговорил. Нелегко ему давалось молчание – священнику-то. Я думала, именно тишина дает Богу возможность проявиться. Но отец Артур, видно, тишину не любил, поэтому мы обсудили его домработницу миссис Хилл, которая из отпуска всегда посылала ему открытки, а вернувшись, выуживала их из лотка с корреспонденцией и приклеивала на холодильник. Поговорили о том, как меняют лампочки в витраже (там сзади потайной ход). О пижамах поговорили. Он очень устал, кажется, к тому времени, когда за мной пришла Новенькая Медсестра, но все равно сказал: надеюсь, ты придешь снова.
Однако удивился, по-моему, когда на следующий день я явилась опять – в новой пижаме и на сей раз без капельницы. Джеки, старшую медсестру, мое намерение пойти в часовню и на второй день не очень-то обрадовало, но я, посмотрев на нее пристально, тихо проговорила:
– Мне очень нужно.
А как откажешь безнадежно больному ребенку?
Джеки вызвала медсестру, чтобы меня сопроводить, и опять пришла та, новенькая. Ее вишневые волосы конфликтовали с голубой униформой не на жизнь, а на смерть. В Майском отделении – Мэй-уорд – она работала всего несколько дней, поэтому нервничала, особенно в обществе детей из аэропорта, и отчаянно ждала от кого-нибудь подтверждения, что хорошо справляется. В коридоре по пути к часовне я отметила, какой она превосходный провожатый. Кажется, новенькая была довольна.
Часовня опять пустовала, если не считать отца Артура – он сидел на скамье в длинном белом одеянии поверх черного костюма и читал. Не Библию, а какую-то книгу формата А4 в дешевом переплете с глянцевой ламинированной обложкой. Новенькая Медсестра открыла дверь, и я, поблагодарив ее, проследовала внутрь, но отец Артур не пошевелился. Сестра отпустила дверь, та затворилась за нами с глухим тяжелым стуком, и только тогда он обернулся, надел очки, заулыбался.
– Пастор… м-м-м… преподобный? – проговорила, запинаясь, Новенькая Медсестра. – Она… м-м… Ленни хочет побыть здесь часок. Можно?
Отец Артур захлопнул книгу, лежавшую у него на коленях.
– Ну конечно.
– Благодарю вас… м-м-м… викарий?
– Святой отец, – шепнула я.
Она скривилась, залилась краской – тоже вступившей в конфликт с цветом ее волос – и ушла, не сказав больше ни слова.
Мы с отцом Артуром уселись на ту же скамью. Оттенки витража были восхитительны, как и вчера.
– Опять здесь пусто.
Мои слова отозвались эхом.
Отец Артур промолчал.
– А раньше