сновидению?». Он внимательно осмотрел петуха в корзине. Тот мирно дремал, закатывая глаза. Никаких признаков осмысленной деятельности не было и в помине. Обычная птица. Останься он дома, возможно, пошел бы к празднику драконьих лодок на подливку к цзунцзы(21). Уж очень доставал всех своим ором по утрам. Да и пронзительное ночное откровение вещего Петуха к полудню как-то поблекло, потеряло остроту и колорит, затерлось дневными впечатлениями от столицы. Фенг с детства имел обыкновение не шибко доверять сновидениям, больше полагаясь на прагматику дня и трезвый рассудок, чем на сонную галиматью, что, кстати, было весьма редким явлением в Поднебесной.
«Но! – аж подпрыгнул Фенг, – как петух мог узнать о монахах? Собственно, петух или не петух, а монахи таки были, да еще один хромой».
Загадки не нравились Фенгу, они, подобно зуду от вшей, лишали его покоя и сна. Но больше тревожило то, что он упустил монахов. «Все неспроста… – рассуждал Фенг, – понятное дело – монахи меня обвели вокруг пальца. Тогда зачем им хитрить? Возможно, они что-то скрывали… А что скрывать простому монаху? Не иначе, как замышляют какое-то темное дело. И что это там такого знает сын повара, эти монахи и мой петух?» Самый, что ни на есть прагматичный вопрос, хоть и не лишенный мистики… Фенг, так любивший задавать вопросы и искать на них ответы, шестым чувством понимал, что этот петух, мирно дремавший после обеда в кошелке, все-таки в чем-то замешан.
Прислонившись к прохладному камню древней стены, Фенг закрыл глаза и задумался: «Снам можно не верить, а все, что случается после, – досадная случайность, так или иначе замыкающая круг недоразумений. Я не настолько глуп и наивен, чтобы попасться на эту удочку». Но, чувствуя динамику происходящего, и то, как она затягивает его в водоворот новых, таинственных и, тем самым, заманчивых приключений, Фенг, в меру своей неугомонной натуры, готов был подвергнуть сомнениям любые разумные доводы и броситься в напасти, словно в омут с головой.
Он открыл глаза оттого, что кто-то больно стучал ему по голове. Над ним стоял Петух и косился налитым кровью глазом. Деловито подгребая лапой разбросанные вещи, он клевал Фенга в голову.
– Как можно быть таким дураком? Ты все испортил! – Петух ловким движением крыла влепил Фенгу подзатыльник. – Разве я сказывал тебе вступать с монахами в беседу? Или хотя бы приближаться к ним? Запомни, глупый мальчик: монахи, проводящие созерцательную жизнь, читают в сердцах и видят намерения. А твои намерения написаны у тебя на лице.
И Петух больно клюнул, прямо в темечко.
Фенг попытался защитить голову руками, но они одеревенели, словно чужие, и совсем не повиновались. А Петух тем временем наседал.
– Ты кем себя возомнил, мастером кун-фу?
– Но что я такого сделал? – захныкал Фенг, видя, что защитить себя руками не удастся. – Разве подать милостыню стало преступлением? Ты о милостыне ничего не упоминал… Мог бы предупредить, я бы и на сотню ли(22) к ним не подошел.
– Так по-твоему, я еще и виноват в твоей глупости! – взбеленился Петух, неестественно вытаращив глаза. – Ну, давай, обоснуй…
– А