надписью «… 1934 год», начинали ерзать на неудобном стуле и, как ей справедливо казалось, готовы были на все, лишь бы исчезнуть из этого ледяного царства Снежной королевы. В кабинете Лидии были стол, два стула и сейф и больше ничего. Наверное, чем-то можно было посчитать шторы на окне, но они были настолько никакими, что да! Рассматривать там было нечего. И устав от пустоты и безжизненности, человек, действительно, бросался в допрос, как в спасительный резервуар, наполненный живительной влагой контакта и взаимодействия.
А в допросной следователь Воронкина чувствовала себя глуповатой троечницей, особенно когда молодой лейтенантик, сисадмин Питеров, пытался ей втолковать, как управлять пультом с двадцатью кнопками, которые что-то включали-выключали, заводили-разводили, открывали-закрывали. У Лидии Воронкиной от напряжения исчезал не только кураж, но и выключались память и логика. Какой уж тут хитрый допрос!
Теперь, в связи с нововведениями, следователи перетаскивали из кабинета в кабинет новомодную раскладушку на колесиках и в чехле. На этой раскладушке Лидию Воронкину и застал звонок СоложЕницына, не сказать, чтобы порадовавший ее: дело с женой олигарха в роли потерпевшей означало отсутствие нормального доступа к членам семьи пропавшей, мутные взаимодействия со службой охраны безутешного мужа и определенно неприятное понукание начальства. Лидия Воронкина службу любила, более того, после трагических событий, разрушивших ее семью, служба составляла основной смысл ее жизни. Но сейчас, помимо текущих убийств, она была тотально занята: как клещ, она вцепилась в дело о педофилии, в котором главным фигурантом светился некий депутат городской думы густонаселенного промышленного города на Урале. За депутатом-педофилом просматривалась преступная сеть растлевающих детей уродов, и Лидия надеялась за лето раскрутить дело до суда. Лидию Воронкину свои нежно называли Воронок: она умела начать и с железной неизбежностью довести дело до суда, представить обоснованные материалы, изобличающие преступника, и не позволить развалить его в суде.
Не зря в голосе СоложЕницына были слышны ликующие ноты: олигарху досталась одна из лучших. Одна их лучших покряхтела, записала адрес элитной клиники, откуда пропала Терлецкая, «черт, она еще и в коме!» и пошла пить кофе и собираться на место преступления.
* * *
К десяти утра в палате Лауры Терлецкой все было перевернуто вверх дном, а в коридоре не протолкнуться. Толпа людей, причастных к делу, собиралась тут с восьми, и, когда Лидия подъехала и пробралась на второй этаж, ее уже встретил сам СоложЕницын, он терся здесь час и вел себя как гостеприимный хозяин, полушепотом представляя важному гостю всех мало-мальски важных присутствующих и даже отсутствующего директора клиники:
– Так, директор клиники, доктор наук каких-то, в смысле медицинских, светило, фамилия