Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов
Галына, Татанья. Он пожевал русские имена на иностранный лад со смаком, словно леденец во рту покатал, и улыбнулся оттого, как глупо они звучат. Вспомнил Лизу и передумал быть неотразимым и желанным: – Да на черта мне сдались эти бабы! Морока одна. Особенно с современными.
Воображение послушно и живо нарисовало ему картинку. Он прогуливается неспешно в обнимку с девицей в джинсах с низкой талией и с проколотым пупком. На ней накинута белая лакированная куртка из кож зама. Коротенькая, со всякими молниями и побрякушками золотистыми. Под ней блузка с глубоким вырезом. А там есть на что поглядеть! Лицо ее упорно не рисовалось, и Петр Иванович сосредоточился на других деталях. Девица буквально на нем повисла. Чавкает жвачкой весело и мотает из стороны в сторону маленькой аппетитной попкой. А он улыбается, как идиот, называет девицу Заей и все пытается засунуть правой рукой обратно в джинсы эти ее ажурные розовые трусики. Безуспешно. Левой рукой он, тем временем, мотает туда-сюда старым кожаным портфелем с квартальным отчетом. Который, если кто забыл – ждет тяжелая судьба и полное забвение. У девицы в руке с длинными накладными ногтями мобильник, который с искажениями выплевывает в окружающую гармонию песенку. На удивление тупую. За странной парочкой далеко тянется шлейф приторных до оскомины духов.
– Здравствуйте, Антонина Павловна, – кивает он соседке, прогуливающей собачку, – А мы вот с Заей из театра идем.
– Добренького вечера, Петр Иванович, – мило улыбается соседка, – И Вам того же, Зая…
– Бред! – он встряхнул плечами, словно сбрасывая глупый образ на землю, и толкнул стеклянную дверь.
На улице посвежело. Солнце висело над крышами, словно оранжевая пуговица на разболтанной ниточке. Но невидимая нить потихоньку ослабевала под напором прохладного ветерка, и солнце опускалось все ниже, и вот оно стукнулось о крыши домов, рассыпая по городу брызги теплых бликов. Пахло завтрашним ненастьем. Люди спешили по домам, стараясь нагнать собственные длинные тени, а Петр Иванович загрустил. Неплохой, в общем-то, день катился к закату, и его стало жаль. Петр Иванович задумался. Вот сейчас он зайдет в универсам. Купит двести грамм салата мимоза и что-нибудь еще, на что упадет взгляд. Придет домой, пофыркает в ванной и переоденется в старые домашние джинсы и широкую линялую футболку. Поужинает перед телевизором. Пощелкает каналами. Станет зевать и уснет тут же на диване, кое-как разложив постель. Едва перед глазами поплывут первые размытые кадры сна, день умрет и наступит новый. Какой он будет – неизвестно. Это еще посмотреть надо. Попробовать на зуб. А этот день ему даже очень нравится. Двадцать первое апреля. Хороший, спокойный и уютный получился день. И вот выходит, что он каждым своим движением, каждым действием – словно нож в спину всаживает уходящему дню. Убивает против собственной воли.
Петр Иванович замедлил шаг, выходя на бульвар по дороге