Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов
оставалось несколько шагов, вдох и выдох; и ему захотелось сказать ей что-нибудь, привлечь внимание, но он был в таких вопросах нерешителен, даже робок, и понял, что пройдет мимо. В лучшем случае сядет на пару скамеек дальше и будет поглядывать в ее сторону. Когда солнце скроется за старыми домами, она уйдет. Может быть, даже посмотрит на него с легким укором на прощанье. Впрочем, такое уже случалось. А значит это не фантазия, а играть в такие игры всегда больно и грустно.
Вот он поравнялся с ней и только хотел отвести взгляд, ведь неприлично так пялиться, как длинные ресницы задрожали, и она открыла глаза. Голубые, как небо этим утром. А в них пляшущими чертиками – крошечные рыжие крапины. Петр Иванович провалился в эти глаза и падал в них стремительно, а ноги двигались сами по себе, и все осталось на местах – дома, деревья, заходящее солнце, чириканье птиц; только он не знал ничего, кроме этих глаз. И не то познавал их, не то вспоминал что-то давным-давно забытое…
И тогда она сказала: – Здравствуй, Петя.
Этого Петр Иванович не ожидал. Словно статуя в музее с ним заговорила. Ну, не могут такие красивые женщины к нему обращаться! На бульваре. Первыми. Никогда.
– Она назвала меня по имени? – Он остановился, на долю секунды вынырнул из синей глубины, и мир ударил со всех сторон красками, предметами, запахами и звуками. Будто затянулся сигарой. И ни закашляться, и ни вздохнуть. Петр Иванович в изумлении перевел взгляд с ее глаз на рот, только что взорвавший мир двумя простыми словами, и обратно. И снова провалился в синеву. А в глазах у нее на самом дне – смешинки и что-то еще, от чего неловко стало, даже вспотел.
– Извините? – только и смог он выдавить.
– Ты что, не узнаешь меня? – спросила она, улыбаясь.
В ее голосе, глубоком и сильном, промелькнули знакомые интонации, и это заставило память метаться по самым потайным уголкам. Петру Ивановичу показалось на мгновение, что эта красивая женщина взволнована, хоть и прячет это искусно. А она выпрямилась, поправила волосы, и так это у нее вышло естественно и спокойно, что он еще больше стушевался. А потом заметил крохотный белый шрам в уголке ее рта. Справа. Похожий на латинскую S. Он мог поклясться, что видел такой. У человека, которого любил когда-то давно.
– Лена? – прошептали губы. Они вспомнили, а он сам еще до конца не понял.
– Ну, наконец-то, – смеясь, сказала она, – Неужели я так сильно изменилась?
– Ленка Русанова, – прошептал он, не сводя с нее глаз, и покачал головой, – Ты ли это?
– Я, Петя, я… – она погладила скамейку. Словно собаку, – Да ты садись!
Он неловко сел. Неудобно, на край, так, чтобы видеть ее всю и тут же пожалел, что не сел слева. Солнце слепило глаза.
– Что ты здесь делаешь?
– А ты, значит, все еще тут живешь… В пятом, если память мне не изменяет?
– Точно, в пятом, – ответил он и приставил