потому что в состоянии порядка очень тяжело воровать.
И самое противное, что я понял, взойдя на престол: казнь любого явного вора из Большого Совета ничего не решает. На нём так много всего держится, у него так много связей, что, если его убить, эти оборванные нитки придётся связывать годами. И мне приходилось…
Ох, мне приходилось…
Убеждать. Угрожать. Нажимать.
Я знал, я с раннего детства очень хорошо знал, что любовь подчинённых как средство предотвращения воровства не действует. Они обожали моего отца – и это им воровать не мешало. Даже помогало.
У короны или у Междугорья – всё равно. Потому что своя рубашка ближе к телу. Но я не мог им этого позволить: мне кровь из носу нужны были деньги.
Я плевать хотел на придворные пышности. Но я намеревался наладить дела внутри страны и вытряхнуть из карманов наших соседей то, что они у нас за сотни лет награбили.
И ещё я хорошо помнил, на что способен страх. И решил пугать их до ночного недержания. Чтобы им и в голову не пришло вякнуть.
Мне хотелось контролировать всё Междугорье, но оказалось очень непросто путешествовать: от меня шарахались лошади. Ну боятся они трупного запаха, что поделаешь. Для своих телохранителей я, в случае необходимости, поднимал палых лошадей. Но сам я не люблю слишком уж телесной близости с трупами – и для себя придумал кое-что получше.
Попросил Бернарда разузнать, кто в столице лучше всех набивает чучела охотничьих трофеев. И когда он мне сообщил, я за чучельником послал. Живого человека с указанием вежливо пригласить мастера во дворец.
Мужик пришёл. Приятный такой, помню, бородатый перепуганный дядька. На меня смотрит – и ноги у него подгибаются.
– Ва-ваше, – бормочет, – ва-ваше просвещённое величество… не представляю, чем могу…
Тогда я живых придворных из приёмной выслал. Всех, оставил только мёртвый караул в дверях. И говорю ему:
– Ты, почтенный, не нервничай. Ни о чём ужасном просить не стану. И если сумеешь угодить – хорошо заплачу. Ты мне скажи вот что. Было когда-нибудь, чтоб кто-то из знати тебя просил из простой зверюги чучело сделать повнушительнее? Для хвастовства?
Он посмотрел внимательно – и, похоже, понял.
– Это, – говорит, – вроде громадного волка, да? Или медведя больше человеческого роста?
– Вот-вот, – говорю. – Делал?
Он так осмелел, что даже ухмыльнулся.
– Ох и делал, ваше величество! Самых что ни есть страшных зверей. И клыки, бывало, вставлял в палец длиной, и когти делал железные… Случалось, как же…
– А мне, – спрашиваю, – сделать можешь?
Он уже в полную силу ухмыльнулся, даже про мертвецов у дверей забыл. Чучельник, свой человек – тоже со смертью дело имеет, сердце закалённое, спокойный малый.
– Позабавиться, – говорит, – желаете, ваше величество?
– Да, – говорю, – милый друг. Сделай мне вот что. Возьми вороных жеребцов… пару. Или трёх. И сделай мне из них чучело такого коня… пострашнее, повнушительнее. Можешь ему в пасть клыки