хамство Рид не мог, иначе прослывет трусом. С другой стороны, Кезеберг славился исключительной злопамятностью. За покер с ним давно уж никто не садился, так как он никогда не забывал, кто мухлюет, кто любит блефовать, а кто не меняет карт при любом раскладе. И при том, помня, какие карты в колоде уже разыграны, подсчитывал, на что может рассчитывать после сброса. Памятью он обладал острой, как бритва. А еще был на полфута выше ростом и фунтов на тридцать тяжелей.
И придвинулся так близко, что Рид не сомневался: Кезеберг вот-вот заметит в нем неладное.
Риду нередко казалось, будто его тайна – таящийся в нем порок – столь основательна, что ее можно увидеть или учуять, подобравшись поближе. Подобно мелкой, всепроникающей дорожной пыли, от которой никак не избавиться, следы его грехов покрывали лицо и ладони, проступали наружу из-под одежды, как их ни оттирай.
Рука невольно скользнула в карман, за платком.
– Уберите руки, – всем сердцем надеясь, что голос не дрогнет, не подведет, потребовал Рид. – Иначе…
Но Кезеберг только придвинулся к нему еще ближе.
– Иначе что?
«Остра, как бритва…»
Прежде, чем Рид нашелся с ответом, Кезеберга заслонила широченная спина втиснувшегося между спорщиками Джона Снайдера, наемного возницы Франклина Грейвса. Пожалуй, с этим любой разумный человек предпочтет не связываться.
Снайдер грозно сощурился, однако в его усмешке чувствовалось озорство.
– Что тут стряслось? Опять наш малыш всеми командует?
С некоторых пор Снайдер повадился звать Рида «малышом», напоминая, что он-то может хамить Риду, сколько захочет.
– Я думал, тебе еще вчера втолковали, что ты здесь никому не указ.
С этим Снайдер повернулся к нему, и Риду почудилось, что во взгляде здоровяка мелькнула искорка осведомленности. Джеймс Рид похолодел. Не заметил ли взгляда Снайдера еще кто-нибудь?
Но нет, никто ничего не заметил. Никто ничего не понял. Всех их по-прежнему волновало только одно.
– Это точно. Капитан здесь Джордж Доннер, не ты, – сказал Кезеберг.
– Да я же только о здравом смысле говорю, – не уступал Рид. В таком важном деле уступать было нельзя. Страх страхом, однако он все же попробует достучаться до них еще раз. – Форт Ларами – последнее поселение по пути в Калифорнию. Дальше нет ничего – ни факторий, ни лавок, ни хлебных складов, ни поселенцев, готовых продать хоть мешок кукурузной муки. У кого бы эти мальчишки, – Рид указал пальцем на злоумышленников, до сих пор валявшихся навзничь в пыли, – ни стащили виски, он уже через пару недель пути пожалеет о собственной беспечности, обнаружив, что от запасов не осталось ни капли.
Зеваки притихли, и Рид мысленно поздравил себя хоть с небольшой, но победой.
– Друзья, – продолжал он, – по всем свидетельствам, дальше нас ждет самая трудная часть пути. В форте Ларами я разговаривал с ходившими этим маршрутом. Все в один голос утверждали: путь впереди страшнее всего, что мы себе представляем. Потому я и призываю