старейшин… А поскольку Племя влилось в общину Ночных Леопардов, вождем он быть теперь перестал – и поэтому даже формально не должен был испытывать угрызений совести по этому поводу. Вообще, после возвращения из мертвых, убийства Ашара и исхода, отношение среди соплеменников к Тобину можно было мягко охарактеризовать как «богобоязненное». Наверное, именно из таких ситуаций и вилась тонкая ниточка, связующая тропки судьбы в плотный клубок участи диктатора… Однако стремления во что бы то ни стало удержать власть у Тобина не было, как и желания плотнее прильнуть к бывшим соплеменникам; скорее, наоборот – хотелось отстраниться от всего этого и исследовать, наконец, бескрайний и распахнутый настежь мир вокруг. Тем более что и Ва Ту в последние дни неожиданно начал уделять повышенное внимание его обучению мастерству шамана.
Вообще, Ва Ту был, казалось, везде и сразу: он не только резко интенсифицировал все процессы в племени Ночных Леопардов – с полного согласия вождя Так Бо, конечно же, – но и быстро вошел в управление бывшими обитателями Пещеры. Обучая, поддерживая, помогая. Изменилась и его речь, став гораздо более развернутой и многословной. Впрочем, не потеряв при этом своей весомости.
Тобин наблюдал за всем происходящим с чувством, которое можно было бы описать как «восхищенно-заинтересованная отстраненность». Раньше оно было ему почти незнакомо. Вообще в последнее время его эмоции стали многомернее, а для их описания – хотя бы и для самого себя – требовались все более сложные обороты мысли. И слова. Целые реки, водопады и океаны слов. Невероятно много. Если раньше он довольно легко обходился без них, то теперь стремление облечь все в слова превратилось в особую разновидность внутренней необходимости. Тобин приписывал это шаманским практикам и влиянию Ва Ту, хотя где-то на задворках сознания жило смутное ощущение, что все значительно глубже…
Впрочем, это никак не отменяло того, что шаманское видение мира действительно серьезно вошло в его жизнь. Привычка помнить о том, что «все это происходит в моем восприятии» в сочетании с разнообразными отварами и веществами, смещавшими и расширявшими это восприятие, оказалась способной творить чудеса. Мало-помалу Тобин учился брать контроль над способом, посредством которого ощущал и мыслил – и хотя пока сам оценивал свои успехи как ничтожные, проступавшая сквозь бестолковщину первых усилий перспектива движения в этом пространстве порождала приятную волну энтузиазма.
Однажды ночью после очередной удачной практики с отваром Ва Ту оставил его у себя в хижине:
– Я хочу сказать тебе кое-что важное… – начал он, привычно буравя собеседника твердым наконечником взгляда. – Тобин, ты молод и умен. Ты умеешь открывать Новое. Это ценный дар – благодаря ему у тебя многое впереди. Мир гораздо больше, чем твоя Пещера и даже наши хижины – и ты доподлинно знаешь это. Поэтому я хочу отправить тебя обучаться дальше.
– Обучаться? – переспросил Тобин. – Дальше?
– Да, –