открыла настежь окно, выглянула в черноту вечера, свежий воздух положил руки на плечи. Стала смотреть во двор.
– Я и сама не думала, а потом поняла, что нельзя так: жить и не думать, – устало сказала она. – Время идет, понимаешь? Оно не ждет, пока я там что-то начну менять.
Муж подошел, обнял, тоже стал смотреть на черное небо, фонари, деревья, машины, улицу, редких людей, – все такое привычное, не успеваешь замечать. Только знаешь, что картинка такая. Любовь – это смотреть вместе из окна на движущийся мир, освещенный уличными фонарями.
– Я рисовать буду.
Скучающий на антресоли мольберт улыбнулся засохшей краской. Эту ночь он провел в ожидании новой жизни. Вещи, как люди, без внимания быстро выходят из строя и умирают. Он не исключение. К тому же у него была тонкая душевная конституция.
Выходные она провела, разбирая коробки с красками, клячками, кистями, маслом. Многие вещи пришлось выкинуть – не выдержали испытание долгим бездельем. Засохли, развалились, погнулись, скукожились. Уныние постепенно отступало. Раскладывая яркие цвета по коробочкам, на сердце Иры оставались жизнерадостные отпечатки. Черные графитные карандаши сделала похожими на метлы ведьм, помыла мастихины, достала уголь, сепию, сангину. К ней возвращалось спокойствие. Она еще не знала, что будет делать дальше, но точно решила, что для своей жизни она выберет самые любимые цвета.
– Да, мне курс для взрослых, 39 лет, я окончила… – кашлянула, вспомнила, что так и не окончила архитектурный. – Хочу освежить память и руки.
– У нас есть отличный курс как раз для вас, вот посмотрите, время вам подойдет.
Она ждала вторника и первого занятия. Купила чистые белые листы. Было страшно.
Подруга Алла, тоже с завода, отговаривала.
– Ира, ну куда ты? Какое рисование? На нем денег не заработаешь, а у тебя семья, между прочим, Володя-то сколько получает? Он один вас не вытянет.
Ира вздыхала, соглашалась, понимала, что подруга права, но сделать ничего не могла. Что-то внутри нее уже рвалось наружу, к другой жизни, и она знала, что не может себя обмануть. Слишком долго она это делала.
– Володя меня поддержал, я все знаю, все понимаю, но как раньше нельзя. Как вспомню наш завод… Ты уж не обижайся, но так хочется выть, – она рассеянно всматривалась куда-то вдаль. – Я попробую, может, ошибусь, но буду точно знать, что пыталась. Не хочу жалеть, что жизнь только за мутным окном, в которое я даже и посмотреть не могу.
– Ну раз решила, что уж тут… Буду скучать без тебя, конечно.
Вечером Алла рассказывала мужу:
– Ира – дура. Уволилась, представляешь? Не в плохом смысле дура, – уточнила на всякий случай, – ушла в никуда. Просто сказала «я так больше жить не хочу» и написала заявление. – Где-то в душе Алла завидовала ее смелости.
– Она у тебя всегда была с чудинкой. Я не понимаю, почему вы дружите столько времени.
– Да, это точно, с чудинкой. Тут хоть стабильность, зарплата, а куда она пойдет? Хорошо, сын взрослый, может, устроится куда-нибудь, помогать будет,