прожитых нами столетий?
4
Закат рыцарства – вот что наблюдали из башенного окна Ланселот с Гвиневерой. Силуэты их темных профилей долго оставались явственными на фоне меркнущего неба. Профиль Ланселота, старого и страховидного, напоминал своими очертаниями профиль горгульи. Такой же лик, погруженный в ужасное созерцание, мог глядеть с собора Нотр-Дам, построенного при жизни Ланселота. Впрочем, лицо достигшего зрелости Ланселота исполнилось благородства, прежде ему несвойственного. Жуткие линии его углубились и успокоились, превратившись в складки, свидетельствующие о силе. Подобно бульдогу, с которым природа обошлась хуже, чем с кем бы то ни было из собак, Ланселот обрел наконец лицо, внушающее доверие.
Самое трогательное состояло в том, что эти двое пели. Голоса их, уже не полнозвучные, как у людей в расцвете молодых сил, еще сохранили способность уверенно вести мелодию. Пусть даже и слабые, они оставались чистыми и поддерживали друг дружку.
Как месяц Май придет, – пел Ланселот:
И солнце обольет
Лучами день младой,
Уж мне не страшен бой.
– Когда, – пела Гвиневера, —
Когда небесный свод
Вкруг солнце обойдет,
Пускай приходит мгла,
О ночь, ты мне мила.
– Но ах! – выпевали оба, —
Но ах! И день, и ночь
Уйдут когда-то прочь,
И для души остылой
Ничто не будет мило.
Маленький настольный орган издал неожиданную трель, они прервали пение, и Ланселот сказал:
– Хороший у тебя голос. Мой, боюсь, становится скрипучим.
– А ты бы пил поменьше.
– Ну, это уже нечестно! Да я со времен Грааля, считай, спиртного почти и в рот не беру.
– Я бы предпочла, чтобы ты и вовсе не пил.
– Что ж, значит, бросаю пить – даже воду. Вот умру у твоих ног от жажды, и Артур устроит мне роскошные похороны, а тебе никогда моей погибели не простит.
– Да, и я отправлюсь за мои грехи в монастырь и буду жить счастливо до скончания дней. Что мы теперь споем?
– Ничего, – сказал Ланселот. – Мне не хочется петь. Иди сюда, Дженни, сядь рядом со мной.
– Тебя что-то гнетет?
– Нет. Я в жизни не был так счастлив. Да, думаю, и не буду.
– Отчего же ты счастлив?
– Не знаю. Оттого, что весна все же пришла, а впереди у нас веселое лето. Руки у тебя опять потемнеют, вот здесь, наверху, кожа слегка зарумянится, и порозовеют скругленья локтей. Знаешь, что я больше всего люблю в твоих руках? Изгибы – складки над локтями, к примеру.
Гвиневера уклонилась от этих чарующих комплиментов.
– Интересно, чем сейчас занят Артур?
– Артур навещает Гавейнов, а я говорю о твоих локтях.
– Я слышу.
– Дженни, я счастлив, оттого что ты распоряжаешься мной. Вот и все объяснение. Пристаешь ко мне, чтобы я пил поменьше.