Варковски. Вы сейчас очень нужны вашей тетушке. Берегите её.
– Не беспокойтесь, Маэстро. Но если вы заглянете к нам на будущей неделе, уверен, это поможет тетушке пережить утрату. Искусство – лучшее лекарство от внутренней пустоты.
Надо отдать ей должное, она стойко выдержала этот удар. Посметь пригласить ее друга в ее дом означало показать, что я не являюсь ее гостем и таковым себя не чувствую. Чрезмерная наглость, по мнению мединцев.
За годы службы Янемагу я создал для себя особое правило: атаковать первым. А с любителями закулисных игр, к коим относилась Вильфионеда, нужно было не церемониться, отыгрывая свою роль жестко и вызывающе.
Только дашь слабину, и люди тут же норовят забраться на шею, в особенности женщины.
Как и обещал, я был достаточно вежлив с сенатором и максимально наблюдателен: легкий румянец на ее щеках, тон тише, чем обычно, лишние взгляды, брошенные украдкой, – все говорило о том, что беспринципная вдова давно уже открыла охоту на сенатора Касти.
Мы покинули бал через полчаса и отправились домой. Теперь уже она молчала всю дорогу. Удивительно, как в таком хрупком теле помещается столько злобы, казалось, еще немного мрачных мыслей и наша гондола пойдет ко дну, но – не успела!
Гондола пришвартовалась возле уже знакомой мне террасы, а гондольер, сочувствующе мне кивнув, отправился дальше.
Однако я никак не ожидал, какого масштаба буря разразится по приезде домой.
Как только дверь закрылась, я направился к лестнице, непредусмотрительно повернувшись к Вильфионеде спиной. Тут-то она и напала на меня. Я частенько бывал в самом эпицентре массовых драк, участвовал в кулачных боях, в рукопашных поединках, но я никогда не пугался противника, как испугался в тот момент эту озверевшую змею в женском обличье. Она набросилась мне на спину с истошным воплем.
Когда она успела снять свои перчатки, ещё в лодке или сразу, как переступила порог дома? Она расцарапала мне лицо так ловко, будто, пока я учился боевому искусству, она училась раздирать жертв своими звериными когтями. Мое временное замешательство дало ей фору, чтобы безнаказанно обезобразить мне лицо. Но, осознав происходящее, я обхватил ее запястья и вывернул в стороны, она завизжала, не беспокоясь о том, сколько шуму наделает.
Резко скинув ее на пол, я отошёл к двери.
– Ублюдок! Как ты смеешь себя вести так! Чтоб ты сдох в ближайшее вр’емя! Не надейся, что я когда-либо тебе помогу после того, что ты устр’оил на балу! – с растрёпанными волосами, валяющаяся на полу среди осколков посуды, которую мы, по всей видимости, успели смахнуть со стола, в чёрном одеянии – она напоминала ворону, неудачно залетевшую в окно.
Ее неуравновешенность заставила меня насторожиться ещё больше, чем прежде. Я был готов к закулисными играм, интригам, недомолвкам, но никак не ожидал прямого нападения и такой честной и нелепой истерики. Как капризный ребёнок, она уткнулась лицом в пол и разрыдалась.
– Ненавижу таких выскочек, как ты! Что ты о себе возомнил? Ты ещё ничего не сделал!