халатике медсестры упрямо не хотела пускать внутрь, пока я не пригрозил разбудить главврача и разобраться с ней. Впрочем, медсестру можно понять: через час в госпитале смена вахты, и лишних проблем с ночным посетителем ей не хотелось. Хотя и не похоже, что она скорее хотела выгнать меня… Но сейчас не до флирта с девицами, пусть и красивыми. Нахмурившись, медсестра развернулась и, виляя бедрами, вернулась на пост. Проводив взглядом ее спину и всё, что пониже, я хмыкнул и довольно быстро отыскал палату Петрухи. Кроме него, в палате было еще пятеро пострадавших, двое из них были в той стычке. Петр лежал, покорно вперив взгляд в белый потолок, и тихо вздыхал.
– Петруха! Ну как ты? – бодро начал я, хотя сразу увидел, что плохо.
Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить его состояние. Дырка в брюхе чуть пониже печени не давала повода для бодрости.
– О, Гирь, – просипел Петр, потом кашлянул и заговорил нормальным голосом, – мы честно старались никого не калечить, честно! Но они ранили Олега…
– Олег умер, Петр, – мрачно сообщил я.
Тот замолк.
– И что теперь? – произнес он через секунду.
– Не знаю, будут виновных искать, – пожал я плечами. – Это тебе не рядового уголовника грохнуть, убийство лейтенанта всё-таки… Петруха, бл*, что там случилось?!
– Ну че «че»? Шли мы спокойно в казарму, спалили твоего мозгляка с дружком…
– Он не «мой мозгляк»…
– …да пох*р, – одновременно со мной отпарировал Петр. – В общем, шли себе, и вдруг этот сопляк кому-то на помощь бросился, хотя я его честно предупреждал не встревать ни в че, дебила… Мы пока добежали, его уже вырубили, отморозки уже дружка его лупили. Ну я мозгляка за шкирку, и ходу… Они на нас и бросились, пришлось отбиваться.
– Умудрившись при этом покалечить двух бойцов из соседнего батальона?
– Ну сам понимаешь, в горячке… Гирь, кому я, бл*, объясняю, твою ж мать! Сам не знаешь, как всё выходит?! ооо… – Петр закашлял, согнулся на кровати, схватившись за бок, и харкнул кровью в специально приготовленное ведерко.
– Я лишь знаю, что после вашей стычки осталось три трупа и несколько раненых, в их числе и ты, – сухо обронил я.
– Что-то ты начальственным больно стал, – бросил Петр, – погоны плечи жмут?
Я развернулся и вышел. Больше мне нечего тут было делать.
* * *
Было уже довольно холодно, когда этот суровый лейтенант вернулся к казарме. Меня сторожили трое бойцов, даже при желании я бы никуда не ушел. Этот лейтенант, видимо, имеет авторитет среди солдат. Его лицо выражает жестокость одновременно с каким-то состраданием, будто он ненавидит и жалеет всех присутствующих. Его серые глаза… это бесстрастный, непрерывно анализирующий взгляд убийцы, холодный, как у крокодила. Широкое, светлое лицо с волевым подбородком, узкие славянские губы с опущенными вниз уголками, заметно, что он редко улыбается. В отличие от лейтенанта Конопли, в нем не чувствуется надменности или презрения к окружающим… да вообще, эмоций почти нет. Создается впечатление, что он летает где-то в мыслях далеко от этого