куда едете? А вернётесь-то когда? – спрашивает, мужа за рукав поймав и не выпуская, а сама смотрит, в лицо ему заглядывает.
Вот и что ей, гусыне, отвечать тут? Сказать, что едет он на войну и не разумеет до конца, вернётся ли вовсе?
– Еду я с господами офицерами сначала на юг наших владений, а оттуда в Лейдениц, встречать друга нашего Брюнхвальда. А как узнаю, когда домой вернусь, так о том вам весть пришлю, – говорит он. – А волноваться вам в вашем положении не нужно, – он даже погладил её по большому животу. – Чрево своё берегите.
– Войну затеяли? – она начинает лицом грустнеть прямо на глазах.
– Да не затевал я её, я её закончить думаю.
– Да когда же вы уже навоюетесь? – завыла Элеонора Августа. Слезы ручьями, словно воду кто на лицо ей льёт. – Когда я мужа видеть буду, когда спать буду спокойно? Когда мне виденья про смерть вашу перестанут мерещиться?
Она вцепилась в его одежду ещё сильнее.
«Ну не дура ли?». Он аккуратно высвобождается из её рук.
– Нет нужды вам такие видения смотреть, сам я не воюю, я генерал, воюют мои солдаты и офицеры. А я от войны далеко сижу. И говорю же вам, скоро вам весть пришлю. Не кручиньтесь и себя злыми думами не изводите.
Кони были осёдланы, вещи уложены в телеги, Гюнтер, гвардия, молодые господа ждали его. А на выходе, вот ещё незадача, и Бригитт на него кинулась. Повисла, держа крепко. И тоже в слезах.
«Да что же вы меня оплакиваете?! Глупость какая! Так ведь и беду накличут, бабы глупые».
Он отправил Максимилиана с частью своих гвардейцев и со своими вещами к амбарам, а с Кленком, фон Реддернауфом и ближайшими их офицерами и капитаном Дорфусом поехал на юг, к рыбацкой деревне.
А сержант Жанзуан обжился там. У берега две лодчонки, сети сушатся на солнышке, лачуги подправлены, дым из очагов идёт, пара женщин насторожённо и даже с опаской поглядывала на приехавших офицеров, понимая женским своим чутьём, что такое неспроста.
«О, бабёнок завели люди сержанта. Это хорошо».
Надо отдать должное старому сержанту, маленькую заставу на холме он превратил во вполне себе крепкий маленький форт. Окопал как следует, ров, в человеческий рост глубиной, окружал заставу. Крепкий частокол, рогатки. Всё по уму. Старый сержант знал, что делал, за что и получил при встрече заслуженную похвалу от генерала.
– Ну, – спрашивал Волков, уже оглядевшись, – как они там?
Жанзуан, конечно, понимал, о ком идёт речь. И видя, что его слушают все остальные офицеры, докладывал:
– Так-то тихо, баржи ходят туда-сюда, – говорил он, понимая, что речь о кантоне идет, – а солдат мой, Вилли Гупп, неделю назад поутру, когда снимал сеть, видел офицеров ихних, были они верхом, дюжина, не меньше. Рано было, но они приехали к реке, смотрели на нашу сторону, а один всё рукой показывал на наш берег и что-то говорил.
– Вот поэтому, господа, – говорил генерал, – мы на берег не пойдём, смотреть на ту сторону будем из-за кустов. Не хочу, чтобы и нас так увидали с той стороны.
Так они и делали – прячась за кустами, ходили вдоль берега