Я распорядилась вашего человека кормить.
Она улыбается и ждёт… Похвалы, что ли…
– Благодарю вас, – говорит он и начинает одеваться.
А она вместо лакея кидается ему помогать. Это опять удивляет генерала. Отчего она такая стала?
А человек его ждал, конечно, был по делу важному. Когда Волков спускался из покоев к столу, так, увидав его, со своего места встал и поклонился не кто иной, как капитан его Эрик Георг Дорфус, собственной персоной. И кавалер так ему обрадовался, что обнял молодого человека вместо ответного кивка:
– Позавтракали?
– Госпожа Эшбахт была весьма гостеприимна, – отвечал капитан.
– А что это у вас? – Волков садится за стол, а сам показывает на бумаги, что лежат подле руки капитана.
– Как вы и приказали, ещё раз был на том берегу. Чуть обновил карту и осмотрел ещё раз лагерь.
– Видели лагерь?
– Я в нём был, продал две бочки мёда интенданту.
– И что?
– С лагерем всё так же, – отвечал капитан, – укреплять его никто не собирается. Ров неглубок, частокола нет, рогатки на входах, и всё. То нам на руку.
Казалось бы, всё хорошо, но тон Дорфуса был вовсе не успокаивающий. А тут Мария принесла господину сдобные булки, только что испечённые, кофе горячий, печёную свинину в горчице.
Пока она ставила все это на стол, кавалер молчал, но как она ушла, он спросил своего офицера:
– Вижу, что не всё вам там показалось хорошим.
Капитан кивал, соглашался: да, не всё.
– За день, что я там был, в лагерь приехало двенадцать кавалеристов с южных сёл. А к вечеру пришли ещё двадцать четыре арбалетчика. И пока я лагерь не видел, там палаток-то поприбавилось.
Волков, увидав капитана, окончательно проснулся, а теперь, от последних слов его, уже даже и взбодрился. Отложил кусок булки, отодвинул тарелку с бужениной. А вот и он, главный момент всякого человека, который принимает решения, от которых будет зависеть его жизнь и жизни многих, многих людей, что пойдут с ним. Главный момент, момент принятия решения. И тут ошибиться нельзя. Хочется, хочется, конечно, переложить часть своей ответственности на кого-то другого, да на кого же? Кто за тебя примет это решение? И всё-таки он хочет знать наверняка:
– Думаете, тянуть нельзя?
Капитан начинает зачем-то ворошить свои бумаги, как будто потерял в них что-то важное, но там нет ничего этакого, это всё он делает машинально, от осознания своей причастности к важному решению, от осознания своей ответственности за будущую кампанию, он молод и не хочет отвечать за принятие решения, ему неуютно под тяжёлым взглядом генерала. Но отвечать на заданный вопрос ему придётся, и он наконец говорит:
– День, два… Или, может, три дня у нас ещё есть для атаки на лагерь, дальше…, – Дорфус качает головой, – дальше не знаю… Одним полком со стрелками можем и не управиться. Думаю, что каждый день в лагерь приходят новые части, каждый день они усиливаются. А если протянем, так ещё и генерал их приедет. Тогда точно придётся ждать ещё полковника Эберста с его полком и артиллеристов