летело, просто неслось передо мной по улицам Парижа, в виде прекрасной незнакомки (почти как у Блока), которая загадочно непонятно как ускользала от погони, которая была начата за ней несколько часов назад на Елисеевских полях. Да нет, пожалуй, раньше на той ещё улице, название которой я даже не успел запомнить, настолько стремительно и быстро я тогда выскочил за ней из-за угла почти из-за стены в начале той самой улицы, откуда она появилась на какие-то мгновения раньше меня, но странным образом этих самых мгновений ей хватило, чтобы сразу же оторваться, отдалиться от меня на безопасное для себя расстояние, оставляя за собой мне в подарок некую ожесточенную мантру, бесконечно раз повторяемую в успокоении для себя, которая с самого начала, как её услышал, стала причинять мне почти физическую боль во всем теле, в моей душе приглушенную и непонятную. Что они означали эти её беспрестанно повторяемые слова? Разобрать было трудно, только два слова в её злой молитве слышались ясно и они означали – ненавижу нежность… ненавижу нежность… Непрерывно мучительно проговариваемые почти ежесекундно, явно для меня, трогательно-беззащитным и одновременно извращенно-манящим голосом, он мог свести с ума любого, любого нормального человека в первые же минуты своего звучания рядом, но, к счастью, я уже давно таким не был и это обстоятельство, вероятнее всего, меня сейчас и спасало от такого вида наказания от неё или, скорее всего, ничем не прикрытой попытки уничтожения меня таким образом. И это означало, что непонятно ещё кто за кем гнался, кто за кем охотился, я за ней или она за мной?
Почему я вообще преследовал её в Париже именно теперь, именно в этот год? Для меня тогда и сейчас это так и осталось загадкой. В тот момент, перед самым началом того преследования, я вдруг почувствовал в своем покое, в своем настоящем, такой знакомый моей прежней памяти самурая дух саки́, дух убийцы, стремительно промелькнувший где-то рядом со мной, и я не смог остаться равнодушным, спокойным к его появлению рядом, хорошо зная, понимая, что он означает, что принесет в тот мир, в то время, в которое он тогда направлял свое создание, отягощённое им…
Привычным усилием воли, почти невозможным, почти всегда невыносимым, я локализовал для себя это существо, стремительно индифицируя его в необозримом пространстве вокруг себя и тут же, не теряя больше ни секунды, выскочил на ту парижскую улицу, в то самое время, когда носителю этого духа, а точнее такой невозможно прекрасной носительнице, уже удалось оторваться от меня на пару десяткой метров и её пленительная фигурка уже почти исчезала от меня за углом этой улицы, теряясь в толпе спешащих по ней людей.
Изысканно и в то же время очень просто одета, эта девушка, а это была именно девушка, в которой была заключена столько привычная для меня когда-то убийственная субстанция из запредельного зла, была настолько привлекательна, настолько неотразима, что одного взгляда на неё было достаточно, чтобы поработиться ею, быть наказанным её красотой, своей предательски возникшей любовью к ней, любовью без памяти