конца сожжённым пеплом.
Проследив за его взглядом, я увидел, что он пристально смотрит на Эвиту Перон, которая стояла с кем-то на трибуне и что-то ему торопливо говорила. То, как он смотрел на неё, как следил за нею своими холодными, бесчеловечными глазами, я всё понял…Он ведь всегда любил недосягаемых для себя блондинок.
И опять начали проходить месяцы и годы, но я уже не отпускал его от себя, следуя за ним невидимой, незаметной тенью, внимательно изучая его жизнь, которую он вёл здесь, терпеливо ожидая момента, когда появится возможность вернуть ему прошлое. И вот однажды это время пришло – там, в ночной мгле известного столичного кладбища, куда он регулярно начал ездить совсем недавно, в фамильный склеп Перонов, чтобы развлекаться, назовем это так, с уже умершей к тому времени Эвитой. Как это не звучало ужасно, но со своими сослуживцами это место с некоторых пор, он превратил в некое подобие ночного клуба, где избранных ничего кроме пьяных оргий и кощунств не ждало там. Он жил тогда на улице, неподалеку от этого кладбища, на улице, по которой каждое утро проезжал маленький грузовик, развозящий строительную арматуру. Проходя время от времени, неподалеку от этого места, я заметил, что Генрих всегда подходит на одно и то же расстояние к дороге, к её краю. Вот она – благословенная немецкая тяга к постоянству, к пунктуальности, беззаветная преданность к точности, к правилу, к любому распорядку, который установлен раз и навсегда, даже в такой казалось мелочи, как останавливаться ровно там от края дороги, что и вчера, и позавчера… Проверив несколько раз это расстояние, которое, как я предполагал, всегда оставалось неизменным, к краю дороги, я однажды холодным осенним утром, подошёл к грузовику, который вскоре должен был проехать как всегда мимо него по этой дороге. Быстро и незаметно, пока рядом с машиной никого не было, я выдернул один из стальных арматурных стержней и чуть согнул его острый конец в сторону края дороги, согнул ровно настолько, чтобы он мог достать немца, затем достал из кармана шарфик, вряд ли им забытой девушки, и завязал его на конце согнутой арматуры. После чего ушёл. Пройдя несколько сот метров, я подошёл к дверям его подъезда и слегка забил их внутрь, с таким расчетом времени, чтобы его всего лишь на пару секунд задержать, когда он будет их открывать. И всё это было сделано для того, чтобы немец подошёл к краю дороги именно тогда, когда грузовик будет проезжать мимо него, именно в этом месте. Закончив наконец свои приготовления, я стал терпеливо ждать близкой развязки. В точно рассчитанное время он вышел из дома, и чуть задержавшись у дверей подъезда, подошёл к краю дороги, точно в тот момент, когда грузовик с арматурой уже подъезжал к нему.
Подойдя к противоположной стороне дороги, я остановился и посмотрел на него. Как только Генрих застыл рядом с дорогой, он тут же отшатнулся от неё, когда мимо него проехал грузовик, моментально разорвавший ему горло, торчащей арматурой…
Молодая женщина, оказавшаяся совершенно случайно рядом с ним в эту минуту, в ужасе закричала, увидев,