нынче как-то ценней, чем кровь.
Ну что ты морщишься? Ты же мужчина.
Пойми, моя жертва не беспричинна.
Руки не дам вот, а сердце – да!
Ведь это единственный способ, любимый,
нам с тобой стать целым единым.
А то разбежимся же, как всегда.
Мы сидим слегка подшофе.
Разговор пустяков, но зво́нок.
А на улице, рядом с кафе —
Мать и больной ребёнок.
Она пледом его укроет,
Как грудного, везёт гулять.
А ему на вид тридцать пять.
Может, даун. Может, другое.
Мы замолкли с тобой, как дети.
Разговор наш свернулся клубком.
Дело даже не в них, а в том,
Что паёк общих тем доеден.
Мать хлопочет смешной обезьянкой.
Надевает на сына панамку.
Он не щурится даже на свет.
Я вздыхаю – мол, Бога нет…
Он сидит бессловесный, как мим.
А она говорит ему что-то.
И, внезапно, и мама, и сын
В звонкий, нежный пускаются хохот!
Мы сидим неподвижно, молчим.
Я с улыбкой завидую им.
Любимый разучился говорить,
Несказанным прощанием терзаем,
И научился спрашивать глазами:
– Где взять мне силы, чтоб тебя забыть?
– Ты сил возьми у тех, у посторонних,
Чьи сны модны́, и истины просты,
У парков, где осенние листы
Качают солнце на сухих ладонях.
А, может быть, у той другой любви,
Которая, как ласточка в стене,
Росла и крепла, спрятавшись в тебе,
И вот теперь на волю норовит.
Забудь о нашей юности фанерной,
Взгляни на стариков – они идут
Смерть караулить вечером в саду,
Как будто, чтоб прикончить её первой.
Когда-нибудь и ты, упав в кровать,
В которой сонный призрак мой лежит,
Прошепчешь нежно: «Милая, скажи,
Где взять мне силы, чтобы вспоминать?»
Милый друг, у меня осталось не более чем десять
Твоих улыбок, фирменных и лучистых.
Одна всегда при мне, как карманный месяц.
Когда хреново – включаю её и греюсь.
Прислал бы побольше – перегорают быстро.
А из воспоминаний наших, самых весенних,
Я себе сделала как-то – была в угаре! —
Домик воздушный с садиком и бассейном,
Но не привязала (я же, мой друг, рассеянна…),
И он улетел, как будто воздушный шарик.
Живу, как умею – сама себе паж и привратник —
В приличной компании книг на фанерной полке.
Одиночество, знаешь, будто китайский ватник,
Уродует и толстит – но носится долго.
Из домочадцев – домашнее привидение
Да данная мамой в момент рождения
Любовь-царапка, любовь-мурлыка,
Любовь-не-сахар, но я привыкла.
Ну, что ещё? Иногда беседы веду с сычом,
И Муза