и сборов, боевая подруга пообещала утром уехать и сделать все, как он и говорил.
Глаша уже давно знала, что дед – беглый, Митрич не смог удержать это в тайне и, однажды, придя с повинной, поведал ей всё: за что его взяли, как долго сидел, как сбежал… Жена не нашла ничего предосудительного в его поступках, и они закрыли эту тему навсегда.
Сейчас Митрич волновался не напрасно, он знал подлую душонку Зуба, чувствовал ещё тогда, после побега, что нельзя ему доверять и не стоит иметь с ним никаких дел.
Отсидел бы, по тихой, свой срок, да и вышел бы. Стал бы честным и свободным человеком. Нет, ведь… Не мог я тогда Кешку бросить помирать, а там уж и пути обратно не было.
После своего чудесного спасения дед пообещал себе, что никогда больше не станет связываться с молодым и безжалостным рецидивистом Зубом, и много лет твердо держал слово.
* * *
После приезда Зуба в поселок П.П.К., они условились встретиться второй раз в Москве, как бы случайно. Встреча была назначена в полдень в поезде метро, чтобы никто вдруг не заподозрил. Старые знакомые картинно обрадовались встрече и вышли на ближайшей станции – Парк культуры, попить пивка. В разговоре Зуб вскользь упомянул, что как раз недавно была амнистия, и поэтому он оказался на свободе раньше срока, но этим опытного Митрича обмануть не удалось. Он-то точно знал, что такие как Зуб просто не выходят из тюрьмы, тем более после побега.
Ещё в затоне, сидя в тесной комнатушке Митрича, убийца и вор пытался убедить деда в том, что он исправился, встал на верный путь и теперь хочет найти драгоценности, о которых говорил Кеша – Викентий Лисовский – в тот холодный и дождливый ноябрьский вечер, для того, чтобы выполнить его последнюю волю и передать их сыну – Эжению. Конечно, за определенную мзду, которую и обещал им умирающий поэт. С помощью этой мзды он – Зуб – мог начать новую счастливую жизнь за границей.
Митрич понял, что беглый заключенный был решительно настроен во что бы то ни стало раздобыть те сокровища. И совсем не был уверен в том, что Зуб поделится хоть каплей с наследником, а уж тем более с ним. Но отказаться дед не мог, потому что знал, что иначе не вернется уже он в «Париж». Быстро закончится его жизнь, скорее всего в этот же вечер, в какой-нибудь темной московской подворотне…
После второй кружки жигулевского пива в каком-то баре на Ленинском проспекте Зуб поделился подробностями своего плана. Но зашел он издалека. Этот план у него созрел в тюрьме, и он много раз проворачивал его в уме, пытаясь найти недостатки и выискивая риски.
Поговорив о том, о сём, Зуб, наконец, начал свой подробный и детальный рассказ.
– Знаешь, Митрич, – сказал бывший сокамерник, глядя как медленно оседает пушистая пена в высокой фирменной кружке, – я все думал и думал об этих сокровищах… Послушай, ведь это реальные деньги! Мы отдадим, как обещали, половину его сыну, а остальную часть поделим напополам! Ты только представь, какие деньжищи нас ждут! Да ты сможешь навсегда уехать из Союза, осесть с Глашкой где-нибудь