чтобы начать совсем другую – лучшую – жизнь. Прабабку Лера не знала, но заочно терпеть ее не могла за то, что довела мужа, который так хорошо умел играть на фортепиано. Когда Леру в пять лет отдали в севастопольскую музыкальную школу, она тоже пыталась научиться так музицировать, за что получала от учительницы по ушам. Лера наотрез отказывалась прикасаться к самому инструменту, ее пальцы возносились над зебровидными клавишами и беззвучно бегали по воздуху. Как бы усердно Лера ни била руками по пустоте, музыка не выбиралась из своего укрытия – продолжала прятаться в тишине. Лера злилась. Уроки пришлось прекратить, что, конечно, жаль. И проданного медальона ей тоже было жаль. Особенно после того, как уже подростком она посмотрела «Титаник». Лера почувствовала, что сорвалась какая-то большая история в ее жизни. Что если б ей это сердце перешло по наследству, она бы встретила капец какую большую любовь. А так – ничего ей не светит. По крайней мере, великого. Лера горько плакала, и плевать ей было на уходящего под воду Ди Каприо. Слезы ее лились по исключительной судьбе, которую у нее украла прабабка.
С существованием этой ненавистной дальней родственницы Леру примиряло лишь то, что та от прадеда родила деда, и на том спасибо. А деда Лера любила. Даже после того, что тот вычудил.
Восьмидесятые подходили к концу, а у Леры жизнь только начиналась. Наконец скоро можно будет пойти в школу, а не маяться дурью в детском саду. Снег падал как никогда, огромными хлопьями. Как никогда в ее жизни, но, наверное, в жизнях других бывало такое не раз. В Крыму снега обычно не допросишься, но случаются ведь чудеса. Католическое Рождество, как объяснили в саду, уже прошло, а брат, которого все ждали, пока не появился на свет. Теперь уж пусть до православного терпит, считала Лера. Ей очень хотелось, чтоб брат родился в Рождество и спас всю семью. От чего конкретно – Лера затруднялась сказать. Но чувствовала, что уже есть от чего. Что-то такое было в воздухе, сидело на кресле, пылилось на полках. Незадолго до этого Лера бросила музыкалку и уже знала, что от прадеда ей не досталось ни-че-го.
Леру оставили дома одну, и она радовалась редким минутам самостоятельной жизни. От нее разило пивом. А точнее – от ее волос. Всю предыдущую ночь Лера проспала на больших бигудях. Пивные локоны ей нравились куда больше, чем липкие сахарные кудряшки. Она рассматривала свои крупные кудри и корчила рожицы, глядя в елочные шарики – сиреневые, розовые, серебряные, всякие. Особенно Лере нравились прозрачные, где внутри виднелся маленький дождик. Эти шарики ничего от нее не скрывали, а давали все по-честному разглядеть. Лера наслаждалась тишиной и своими фантазиями. Но тут пришла тетя Маша с красными от мороза щеками и красными от слез глазами и все испортила. В таких случаях взрослые спрашивали – что случилось. Лера знала, что еще не взрослая, но пора бы уже начинать. Поэтому она деловито произнесла: хочешь поговорить? Но тетя закатила глаза – нет, она не хотела – и, зарыдав в платок, отправила Леру в детскую комнату. Предчувствие