живого?
– Ну откуда ему там взяться, как он через охрану проскочит, вы же не думаете, что у нас охрана вообще смотрит и не видит…
– Ну, знаете… сейчас кто живой, кто живой, и не отличить даже… Так что ищите, ищите, давайте, на развалинах, кого-то же они хотели уничтожить…
Ноябрельник, ноябрядцатое ноября.
Срочно в номер!
Вчера в Опере произошло вопиющее событие, неслыханное по своей дерзоти —достаточно сказать, что там, где еще совсем недавно поражала своим величием Опера, темнеют руины, в которых роются стражи порядка в поисках хоть кого-то живого, которого хотнели убить этим чудовищным взрывом…
– Пройдемте с нами.
– А в чем, собственно говоря…
– …вы арестованы.
…вот уж никогда не думала, что меня арестуют в первый же день моей работы – как будто и без того случилось мало стремительных неожиданностей, про которые я не успеваю писать статью за статьей. И как вы думаете, дорогие читатели, в чем меня обвиняют?
– …в чем меня обвиняют?
– Откуда вам известно, что полиция ищет на обломках оперы тела погибших?
– Ну а что же еще? Мне достаточно было сложить два и два, чтобы догадаться…
– Догадаться… ну что же, если вы такая догадливая, может, сообщите нам, кто заложил в Оперу бомбу?
– Думаю, что в ноябрельник мы этого не узнаем.
– А когда же? В средабрь?
– Тем более, нет. Для этого нужно вернуться в октябрельник, октябрядцатое октября.
– Что же… пойдемте в октябрельник.
Октябрельник, откябрядцатое октября.
– Смотрите… смотрите внимательно…
Я смотрю во все глаза, разглядываю сидящих, я выискиваю хоть одного настоящего – не нахожу, да они все тут настоящие, вернее, ни одного настоящего, иначе бы кто-нибудь погиб, когда взорвалась опера. Может быть, вот эта дама под маской совы, или вот эта юная леди, у которой вместо головы арфа, или вот этот господин с перепончатыми крыльями за спиной, или вот эти две девушки, они совершеннолетние вообще, или как, сидят, сверкают какими-то сияющими ореолами, пересмеиваются, перехихикиваются, в оперу они пришли, называется…
– Ну? – следователь нетерпеливо смотрит на меня, – что видите?
Понимаю, что не могу вот так признаться ему, что ничегошеньки-ничего не вижу, сколько не сную между рядами – все одинаково теплые, я чувствую их влажное дыхание, от одного даже несет чем-то луково-селедочным, кто-то покашливает, к кому-то бросается полиция, кто-то уверяет полицию, что он не настоящий, вот, сами посмотрите… Бледная леди нервно застегивает брошку, колет палец, я вижу ослепительно-красную капельку крови, – понимаю, что все выглядят так натурально, что среди них ни за что на свете не найдешь ни одну живую душу…
– Ищите… ищите… – шепот следователя раздается совсем рядом, но я понимаю, что на этот раз он адресован не мне, а бесконечной череде полицейских, которые прочесывают Оперу вдоль и поперек, ищут, где может быть запрятана взрывчатка, в переплетениях колонн, анфилад, балконов,