уж очень прагматично, приземленно, неромантично. Впрочем, наши отношения никогда нельзя было назвать великой историей любви. Но и нельзя было обвинить нас в том, что в последний раз мы занимались сексом еще в период президентства Клинтона. Любовная близость была. Но еще до того, как Дэн потерял работу и стал отдаляться от меня, из наших сексуальных отношений исчезла страстность, мы больше не ощущали безудержного влечения друг к другу, которое так долго подпитывало нашу взаимную привязанность. Когда мы с Дэном познакомились, он производил впечатление человека надежного, уравновешенного, собранного, наделенного чувством ответственности, и эти качества привлекали (во всяком случае, меня). По характеру он сильно отличался от мужчины, который был до него…
Нет, не хочу думать о том… о нем… сегодня. Хотя, говоря честно, я думаю о нем каждый божий день. Особенно часто в последние два года, когда я стала понимать…
Стоп.
Я остановилась.
Стоп.
Что-то теряешь, что-то сам выбираешь.
Разве не так поется в какой-то песенке? Или как однажды заметил мой отец, мимоходом, в день своего семидесятилетия, выпавшего на выходные: «Жизнь – это вечная борьба с сожалением».
Значит, вот та цена, которую мы платим за возможность находиться на этой земле: раз за разом мы убеждаемся, что не оправдали собственных надежд? Что нас вполне устраивает спокойное существование?
Стоп.
Сегодняшнее утро мне четко продемонстрировало, во что превратился наш брак. Как всегда, в шесть прозвенел будильник. Дэн, сонный, потянулся ко мне. Я, хоть еще и не совсем проснулась, обрадовалась, почувствовав, как он обнял меня, стал задирать на мне длинную мужскую рубашку, в которой я всегда ложусь спать. Но потом, даже не пытаясь быть нежным, он взобрался на меня, целуя мой пересохший рот, овладел мною с грубой настойчивостью, через несколько мгновений тихо застонал, достигнув оргазма, скатился на постель и лег ко мне спиной. Когда я спросила, что его беспокоит, он, не поворачиваясь, нащупал мою руку.
– Ты можешь объяснить, что с тобой? – не унималась я.
– А что? – вопросом на вопрос ответил он, убирая с моей руки свою ладонь.
– Просто ты какой-то… встревоженный.
– Значит, по-твоему, я встревоженный?
– Не злись.
– Какой-то встревоженный. Это, конечно, не критика, да?
– Дэн, прошу тебя. Ты в своем уме?
– Вот видишь! Видишь! – взорвался он, вскакивая с кровати и направляясь в ванную. – И ты еще утверждаешь, что не критикуешь меня. А это что такое? Что бы я ни сделал, все тебе не так, все. Неудивительно…
Потом он вдруг сник и заплакал, пытаясь сдержать тихие сдавленные всхлипы. В мгновение ока я была на ногах, бросилась к нему, раскрыв объятия. Но он мимо меня пронесся в ванную и со стуком захлопнул за собой дверь. Слыша, что он продолжает плакать, я постучалась и сказала:
– Дэн, открой, прошу тебя…
Он открутил краны, и вода