звонком, чтобы прочитать это письмо, – «кое-кто» с заглавной буквы?
– Нет, – ответила я. – С маленькой.
– Значит, здесь нет религиозного подтекста. Если было бы с заглавной, имелся бы в виду тот парень, что на небесах, Господь Всемогущий. Это альфа и омега. Лорел и Харди[2].
– Но ты уверена, что никогда не слышала, чтобы мама или папа упоминали о Саре Смайт?
– Послушай, я же не была членом вашей семьи, поэтому меня не обязательно было знакомить со всеми, кто дружил с твоими родителями. Я хочу сказать, что вряд ли, например, твои родители знали некоего Кароли Килсовски.
– Кто такой этот Кароли… как его там?
– Килсовски. Это польский джазмен, которого я подцепила в один ноябрьский вечер пятьдесят первого в «Бердлэнд». Постель обернулась полной катастрофой, но парень оказался приятным собеседником и, кстати, неплохим саксофонистом.
– Я что-то не понимаю…
– Да все очень просто. Мы с твоим отцом прекрасно общались, но не ели из одной миски. Насколько я могу судить, эта Сара Смайт была в числе их лучших друзей. Конечно, если учесть, что все это было лет сорок пять тому назад…
– Ладно, я тебя поняла. Но вот что странно: почему она доставила письмо по моему адресу? Откуда она узнала, где я живу?
– А у тебя что, адрес не зарегистрирован в справочнике?
– Уф, я как-то не подумала.
– Ну вот тебе и ответ на вопрос. А насчет того, почему она прислала его… понятия не имею. Может, она прочла объявление во вчерашней «Таймс», поняла, что пропустила похороны, ей не хотелось запаздывать с соболезнованиями, и она решила забросить тебе письмо по пути на работу.
– Тебе не кажется, что здесь слишком много совпадений?
– Дорогая, тебе нужны версии, я тебе предложила одну.
– Ты думаешь, я принимаю это слишком близко к сердцу?
– Я думаю, что ты слишком устала, что вполне естественно. И чересчур преувеличиваешь значение этой безобидной открытки. Но послушай, если уж тебя так распирает от любопытства, позвони этой даме. Я так понимаю, ее телефон указан в письме?
– Мне незачем ей звонить.
– Тогда не звони. А пока обещай мне, что не отправишься снова ночевать в квартиру матери.
– Я и без тебя уже решила, что не пойду.
– Рада слышать. А то я уж начала волноваться, не превратишься ли ты в какого-нибудь психопатического персонажа Теннесси Уильямса. Нарядишься в мамино свадебное платье. Напьешься чистого бурбона. И начнешь вещать: «Его звали Борегар, он был женатым парнем, и это он разбил мое сердце…»
Она сама оборвала этот поток иронии.
– Прости, дорогая, – сказала она. – Несу всякую чушь.
– Да ладно, проехали, – ответила я.
– Иногда я просто не могу вовремя остановиться.
– У Малоунов это семейное.
– Мне так стыдно, Кейти…
– Ну хватит. Я уже забыла.
– А я собиралась произнести еще несколько слов раскаяния.
– Ну, если тебе от этого станет легче… Я позвоню тебе попозже, договорились?
Я налила себе