от камеры и обратился к осветителю Петьке:
– В Голливуде, я слышал, вообще запрещено сценаристов на съемки пускать. Любые контакты жестко пресекаются. Я считаю, правильно. Да, Сергей Владимирович?
Режиссер не откликнулся. А Петька охотно подхватил:
– А слышал, как Кэмерон с Харви вообще подрались прямо на «Оскаре».
Оператор заинтересовался:
– И кто кого?
Доценко выдохнул, поднялся, растирая поясницу, проводил недобрым взглядом в спину сценаристку Григорьеву, которой продюсер что-то успокоительное шептала на ухо у столика с бойлером, а та все норовила вывернуться из ее заботливых рук и вернуться, возмущаясь в адрес Доценко. Режиссер обрушился обратно на свой режиссерский стул, на котором так и значилось: «РЕЖИССЕР ДОЦЕНКО».
– Черт! Смена коту под хвост.
И крикнул:
– Давайте двадцать девятую, в той же локации.
Заботливо высыпав пакетики растворимого кофе в два пластиковых стаканчика с кипятком, Семагина отвела Григорьеву на безопасное расстояние, к широкому окну, за которым виднелись вывеска «СЪЕМОЧНЫЕ ПАВИЛЬОНЫ. КИНОКОМПАНИЯ „АПРЕЛЬ“». Григорьева докурила сигарету, затушила в цветочный горшок, очевидно, давно служивший пепельницей, приняла в дрожащие руки стаканчик с коричневой бурдой. Тут, при ярком свете, бросилась в глаза разница между ухоженной румяной Семагиной и бледной Григорьевой с синевой под глазами и белыми обветренными губами, забывшими о помаде, кажется, насовсем.
Семагина, едва понюхав кофе, поставила в сторону. Григорьева свой отпила и поморщилась:
– Ну и дрянь. И кино получится дрянь. Я прямо вижу.
Семагина ласково улыбнулась сценаристке, которая с обреченным видом уставилась в стену.
– Жень, успокойся ради бога уже. Тебе что, больше заняться нечем? Извелась прямо вся. И других изводишь. Выглядишь, если честно, ужасно.
Григорьева оживилась.
– Еще б не ужасно, после трех драфтов! Вылизывала каждую строчку. А смысл? Ведь изгадят сценарий!
Григорьева с ненавистью бросила взгляд за плечо, на спинку стула режиссера Доценко, сокрушенно посмотрела за спину.
– «Слышишь, ты слышишь?»
Эта фраза не давала сценаристке покоя. Семагина склонила голову, отставила стаканчик, взяла Григорьеву за плечи.
– Ну перестань, чего ты прицепилась. Доценко классный режиссер, один из лучших. Еще озвучка. Расслабься.
Григорьева не могла расслабиться.
– Неужели он не видит? Эта Черницкая ужасно играет. Переигрывает. Кукла. Дура.
Семагина снисходительно улыбнулась:
– Нормально играет. Не хуже других. И потом, дура не дура, а главная роль, Доценко отстаивал у генерального. Он же и режиссер, и продюсер на проекте. Кто б его переспорил? Доценко Ренатой сейчас очарован.
Григорьева поморщилась, как старая дева, которой подсунули порнографический журнал.
– А. Ну ясно. Лучше б у нее был роман с этим, как его.
Григорьева бросила взгляд на красавца-актера. Тот направлялся к выходу, уже одетый. Семагина, лучезарно улыбнувшись,