И никто из семьи не пришел на игру. Конечно игра была выезная и мама с папой порой работали в вечернюю смену, но мне почему то казалось то что они все специально не пришли.
Когда после матча команда ехала в Линкольн, я не мог сказать ни слова. В другое время я усадил бы Ник к себе на колени, пусть плюхнет задницу на мои ноги, пусть смеется как майна, сейчас же сидел один и думал снова и снова, у каждого может быть одна плохая игра. Смотрел на руки. И уже тогда понимал, что одним разом не обойдеться.
Дома были только мама и папа, сидели на диване. Я думал то, что увижу на мамином лице синяк который рос вчера вечером, но ее смуглое лицо не распухло. Папа поцеловал ее в ту самую щеку, встал, посмотрел на меня – потом, потом, мы обсудим это потом – и ушел, я слышал как открылся и закрылся холодильник. Как звякнула и зашипела бутылка пива. Как заскрипели под папиными ногами половицы в коридоре. Все это время мама смотрела на меня похоронными глазами.
– Прости меня, – сказал я маме.
Она пожала плечами.
– Ты ударил как стюардесса, – ответила она. – Видала я драки и жестче, в “Уолмарте” в черную пятницу.
– Я сам не знаю, почему это сделал, – сказал я.
– Я тебе не верю, – сказала она. – Все ты знаешь.
Она была права. Сколько лет этот удар был в моем сердце, и я знал то что она знает. Я все равно что себя ударил.
– Он дурит, – пояснил я. – Я пытался ему исправить.
– Пытался его исправить, – поправила мама. – Дин, ну правда. Говори, как тебя учили.
– Да черт с ним, – ответил я. – Почему я просто не могу попросить у тебя прощения?
– Потому что тебе не стыдно, – сказала мама, мы стояли, смотрели друг на друга, пока я не перестал.
Потом в понедельник вечером матч с Сент-Кристофер, я забил три мяча за пятнадцать попыток и четыре кирпича[53] со штрафной. Все равно что беременый кит, как я обрабатывал мяч. Игра была домашняя но я не чуствовал себя дома потому что наша толпа молчала как на контрольной. Я пытался стряхнуть чуство будто меня побили и тошнит каждый раз как я думал о Ноа, о маме, о семье. Но ничего не получалось, оно прицепилось и преследовало меня по всей площадке.
Сент-Кристофер размазал нас по паркету, за пять минут до конца меня отправили на скамью запасных, на краю скамьи я бросил на голову полотенце, пусть будет темно, глухо и воняет. Перед тем как полотенце закрыло мои глаза я увидел двух скаутов[54] у трибун, они убрали камеры, ноутбуки и направились к выходу.
Может они приходили смотреть не меня.
После Сент-Кристофера я день отдыхал, сидел дома, смотрел спорт. Показывали десятку лучших матчей с мельницами[55] и мячами летящими в корзину поверх рук соперника, попаданиями с одного удара и крюками[56] справа которые отправляют соперника в нокаут, и на каждый такой бросок толпа реагировала криком, как когда то на мои.
Позади меня кто то вошел в комнату и на колени мне шлепнулся целлофановый пакет с моими косяками. Голос Ноа произнес:
– Нашел у тебя в обувной