Макарий не мог нарадоваться родившейся не без его участия славной семье. И юный государь сразу ожил, сразу повзрослел, да ещё более да посерьёзнел.
Дела же государственные наваливались на юного Иоанна всё в большей степени, хотя всё ещё мешали ему Глинские. Женитьба племянника их совсем не радовала. Вот уж и от охоты отказываться стал, и Москву покидать лишний раз не хотел. Всё с «любой своей», всё с «юной своей», как звал он Анастасию, побольше быть старался. А она поражала всех своей кротостью, своим вниманием, чуткостью, поражала и обезоруживала даже тех, кто косо поначалу на неё поглядывал.
Глинские по-прежнему старались противиться участию государя в управлении, но делать это становилось всё сложнее. Помнили они о том, как Иоанн с твёрдостью небывалой сбросил с плеч своих самозваного опекуна Шуйского, сами ведь благодаря тому власть обрели не мереную. А ну ка и сними так?
По-прежнему они уничтожали неугодных, но теперь стали клеветать и на самого юного государя, распуская слухи, что это он в припадках гнева велит казнить то одного, то другого. И разносили лож в период, когда неспокойно на дальних рубежах Земли Русской и особенно на юге. Собирались злые силы, копили злобу и ненависть к непокорному русскому народу. Тут единение нужно, а Глинские словно и не замечали внешнюю опасность. Им было важно усидеть на вершине власти, не дать юному Иоанну стать государем не только по имени, но и, по существу.
Но у Провидения всегда есть свой ответ на любые дерзновения против правды и справедливости.
Часто говаривал митрополит Макарий Иоанну, что есть истина простая, но истина суровая: «За царские прегрешения Бог всю землю казнит».
– Да в чём же мои прегрешение, отче? – вопрошал Иоанн.
– Ты от Бога поставлен, государь мой, на казнь злым и добрым на милование! – в который раз напоминал митрополит. – Бесчинствуют злые соседи на рубежах государства твоего, бесчинствуют злые бояре-крамольники в сердце Русской Земли, в граде стольном.
Суровы слова митрополита, а ведь государю-то ещё и семнадцати годков не было, только в августе семнадцать должно исполниться, а на плечах уже ответственность за государство.
Тут хоть из палат своих не выходи. Там радость, там любовь, там слова ласковые. И слова то эти у государя находились для любимой и желанной Анастасии, которую он и звал-то не иначе, как юной своей, да любой своей. И она отвечала словами добрыми, нежными, ласковыми.
В столовой же палате недовольство и скрытая озлобленность Глинских. Сдерживали себя, да только как зло не держи, накаляет оно всё вокруг, наполняет сам воздух, и только жди разряда, а там и неведомо, что будет.
Ночью 12 апреля 1547 года центр Москвы осветился внезапно вспыхнувшими пожарами. С чего вспыхнули, кто поджигатель?
Подошёл к окну юный Иоанн с юной своей возлюбленной. Глянули и жутко стало. Не за себя жутко, за народ московский.
– Где горит? – спрашивал государь у слуг.
– Лавки в Китай-городе, да дома тамо