исчезновения, утверждает, что ученые под предводительством Гейденрейха не захотели идти на риск, связанный с судебным преследованием.
Иоганн Крафтнер был решительно настроен доказать подлинность своей Венеры. Он даже потребовал встречи с хранителем Венского музея, Гвидо Месслингом – экспертом по данной процедуре, – в присутствии его директора, чтобы предупредить обоих об ущербе, который они могут нанести княжеской коллекции, если выскажутся в негативном ключе.
Следователи задавались вопросом, какая муха укусила хранителя коллекции Лихтенштейна. Арт-дилеры, которые вели с ним дела, настаивали на его честности. Наиболее логичным объяснением подобной горячности было, соответственно, тщеславие Крафтнера, либо обычный человеческий страх лишиться своего поста в случае, если ему придется признать: покупку он совершил по ошибке и без должных предосторожностей.
Что же до самого князя, он испытывал вполне понятное разочарование. По его словам, он ожидал, что расследование, «профессиональный безупречный анализ, позволит сделать окончательный вывод об оригинальности или поддельности произведения и, в последнем случае, предать виновных правосудию и тем самым открыть путь к аннулированию сделки». Однако, на его взгляд, следствие не предоставило «никаких научных доказательств фальсификации картины в XX или XXI веке», и что «ни один историк искусства не может с уверенностью это утверждать». Считая этот «вопрос отныне решенным», он не исключает возможности того, что «Венера» принадлежит кисти одного из учеников Кранаха или даже его последователя, но эти споры, говорит князь, относятся к сфере истории искусства, а не юриспруденции. Оперативные методы французской судебной системы, которая завладела картиной, даже его не предупредив, и которая могла, в финале этой нескончаемой процедуры, потребовать уничтожения его собственности, показались ему, по понятным причинам, поистине шокирующими.
Со своей стороны, Конрад Бернхеймер уверил меня, что «ничего не знал» об исследованиях, проведенных Christie’s в конце 2012 года. И в это можно поверить, хотя отсюда и следует вывод, что он не такой выдающийся специалист по Кранаху, каким себя провозгласил. Действительно, сложно себе представить, что такой авторитетный продавец пошел бы на риск выставить в Лондоне и продать столь важному клиенту картину, зная, что ее оригинальность ставилась под сомнение. Также не исключено, что Иоганн Крафтнер, с которым Бернхеймер поддерживал дружеские отношения, познакомился с результатами исследований лишь три года спустя. Так или иначе, оба они не предприняли тех предосторожностей, что Christie’s до них.
Иоганн Крафтнер выступил и в суде, и в прессе с разоблачением относительно ведения процесса. Но не ставил ли он в опасность интересы своего работодателя, когда заявлял, что «абсолютно» – это его термин – не допускает возможности того, что стал жертвой мошенничества? Конечно, семь миллионов евро – небольшая сумма для самого крупного монаршего капитала