то есть права безвозмездного изъятия сельхозпродуктов у граждан, еще и право расстрела, то бишь бессудного лишения жизни этих самых граждан? Гольдин отвечает мне, и тоже с усмешечкой, мол, прислал Соню председатель губчека товарищ Редассман. Он заполнял ей манд.., ха-ха, мандат, его же, дескать, надо спрашивать и о правах. Но спрашивать было уже не у кого. Редассмана за превышение полномочий, моральное разложение и отход от принципа пролетарского интернационализма (ему, видите ли, подавай наложниц евреек или, на худой конец, хохлушек, это на Тамбовщине-то, и непременно брюнеток) уже успели расстрелять. Красную Соню, прозванную так за кровавые расправы, мятежники изловили, раздели догола и посадили на два кола. Соня умоляла и просила о милости, просила, чтобы ее пристрелили. Но не было ей милости. Ну, ладно. Спрашиваю Эйдмана – кто надоумил товарищей поставить в городе Козлове памятник Иуде как борцу с религиозным мракобесием? И, представляешь, он мне с наглым смешком отвечает: товарищ Троцкий приказал! Ты понимаешь, Вяча? Троцкий приказал! Понимаешь? В православной российской глубинке памятник Иуде? – Здесь что-то случилось с Чичей, его речь потеряла связность. – Он смотрел вдаль и повторял: – Демоны! Ах, демоны! Демоны, порождающие бесов! – Затем спохватился, как будто вспомнил что-то, и сказал: – Знаешь, Вяча, я ведь к тебе не впечатлениями поделиться приехал, а по делу. Надо что-то делать, а иначе погорим. Всю нашу посольскую переписку на той стороне читают. Полагаю, что и вашу переписку с резидентурами читают тоже. Специалисты слабые, потому и шифры ни к черту. Да и предатели! Что делать? – Как только Чича замолчал, Менжинский медленно, четко и с расстановкой произнес два слова: – Бокий Глеб.
– Что Бокий Глеб? – переспросил Чичерин, уперев взгляд в собеседника и играя бликами пенсне. – Зависла пауза. – А-а, – нарком Чича хлопнул себя по лбу, – он тоже знал историю с зашифрованной тетрадкой Бокия и теперь все вспомнил, поблагодарил и скоро стал прощаться.
Через два месяца прибывший из Средней Азии загорелый Бокий обосновался в кабинете начальника Спецотдела при ВЧК. Теперь о качестве шифровальной работы можно было не беспокоиться.
Тем временем залитая кровью, опустошенная и разрушенная страна тяжело как поврежденный корабль разворачивалась в сторону неизвестного фарватера – к новой экономической политике. Все понимали, что возрождение рынка означает неизбежное возвращение ненавистного класса собственников-эксплуататоров и, как следствие, рост социальной базы контрреволюции в стране. А уж за этим непременно последует и активизация деятельности зарубежных белоэмигрантских организаций и спецслужб ведущих капиталистических стран. В новых условиях нужно было искать новые формы и методы работы ВЧК. Он, Менжинский, в этом был убежден. Изыскания привели его к архиву Сергея Васильевича Зубатова – бывшего начальника Особого департамента