лет этой конфетке или все восемнадцать.
Но Сережа! Сережа! Да быть не может! Или все-таки может?..
– Кстати, он обещал познакомить меня со своей новой, – нарочито равнодушно бросила Лялька и вызывающе взглянула на мать. Вика усмехнулась:
– Это жестоко.
– Ничего. Ты же у нас сильная.
– А ты никогда не задумывалась над тем, что, возможно, мне надоело быть сильной…
– Что-то непохоже.
Вика вздохнула. Лялька снова была права.
Ей нравилось ощущение власти над обстоятельствами и людьми. Она любила решать и командовать, и мысль о том, что у мужа есть другая женщина, была ей неприятна в основном потому, что появилась она без ее, Викиного, на то благословения.
Лялька между тем продолжала:
– Если бы ты не хотела быть сильной, ты бы перестала еще тогда.
– Когда это «тогда»?
– Тогда, когда ушел папа.
Вика устало опустилась на стул. Для этого ей пришлось поднять плюшевого мишку и посадить его к себе на колени.
«Вообще-то это я от него ушла, хотя Ляльке это никак не втолкуешь».
– Дожила, – произнесла она вслух, – собственный ребенок в роли прокурора.
– А разве я не права? – Лялька спросила уже спокойно, без прежней нервозности. Видимо, мирный настрой матери заставил и ее перейти от военных действий к переговорам.
– Нет, Лялечка, ты не права.
На этом Вика остановилась, хотя не сказала главного. Не сказала: «Я должна была перестать гораздо раньше».
Дочь потеряла интерес к разговору. Она улеглась на кровать, вставила наушники и, прежде чем включить музыку, заявила:
– Короче, со мной все в порядке. Ваши отношения с Сережей – это ваши отношения. Из моей жизни он исчезать не собирается. Во всяком случае, пока. Посмотрим, конечно, что за мамзель он завтра с собой приведет. Я тебе расскажу, хорошо?
– Хорошо, – озадаченно кивнула Вика.
Похоже, она добилась своего. Лялька согласилась на потепление в отношениях и даже решила возложить на себя функции лучшей подруги собственной матери. За неимением таковых, можно было и позволить ей поиграть в эту игру. Если мир возможен только при выворачивании душ наизнанку, Вика готова чуть-чуть приоткрыть завесу. Но только немного, лишь на малую толику, а на душевный стриптиз пусть не рассчитывает ни Лялька, ни кто-либо другой. Все эти слезы, сопли, признания и женские разговоры о «чем-то важном» Вика терпеть не могла. Больно тебе, неприятно, обидно? Отряхнись и иди дальше. В обиде не застревай, соплей не жуй, и все будет хорошо!
Требовательной и жесткой Вика была не только к другим, но и к самой себе. И жесткость эта часто себя оправдывала. Да, она не позволяла расслабиться, но она и помогала не пасовать перед трудностями, не сгибаться перед обстоятельствами и не утопать в жалости к себе тогда, когда очень этого хотелось. Людей, пролеживающих часами на кушетках психоаналитиков, Вика считала, либо симулянтами, либо бездельниками, либо глупцами, не жалеющими собственных денег и времени. «Сам себе