Алексей Андреев

Худловары


Скачать книгу

пришлось даже показать ксиву арт-факультета.

      Через несколько лет японцы из Кавасаки решили переиздать «Мояяму» на японском. В процессе работы они спросили меня, можно ли использовать на обложке «этот замечательный японский рисунок со сверчком». Я завис на целую минуту, прежде чем дошло, про что они.

      А сам Фрэн, сделав те три картинки, выбросил и тушь, и рисовую бумагу. И вернулся к своим абстрактным линогравюрам – которые, признаться, никому особо не нравились. Всех нас очень удивило, что он не хочет больше рисовать в жанре суми-э. Ведь классно же вышло!

      – Потому и не хочу, – отвечал Фрэн. – Разве интересно заниматься тем, что у тебя и так легко получается?

      Голубой глаз Евтушенко

      Одним из первых мою книжку на русском получил Евгений Евтушенко. Уже от вида её обложки известного поэта скривило, как язвенника, который долгие годы лелеял свою болезнь без вмешательства медицины, а тут ему вдруг показали эндоскоп. Позже я наблюдал такую реакцию и у других литераторов.

      Мятую бумажку со словами о том, что в Чарлстоне будет выступать русский поэт, принёс мне Чесс. Он оторвал объяву на своём факультете, справедливо полагая, что в нашей глуши есть только один псих, который знает эту непроизносимую фамилию. «Почти рай, Западная Вирджиния», – поют в местной песне. У нас на ту же тему есть анекдот про «уехать в Урюпинск».

      Американский рай затягивает посильнее Урюпинска – даже мои русские коллеги не захотели посмотреть на литературную звезду 60-х. Пришлось ехать одному, на автобусе с пересадкой, поскольку машину я не водил.

      Приехал. Какой-то мелкий колледж, похожий на церковь. На входе плакат с карикатурой: Евтушенко сидит на Кремлёвской стене. Подпись в тему: мол, выступает смелый русский поэт, взломавший Кремлёвскую стену.

      Ещё в объявке говорилось, что вместе с Евтушенко выступит Курт Воннегут. Наверное, потому аудитория и набилась под завязку. Городок Чарлстон располагался в той же райской Западной Вирджинии, и как-то не верилось, что именно здесь поселилась секта поклонников русской поэзии.

      Но Воннегут всех надрал: он выступил по телефону, сидя у себя дома на другом конце Америки. Из колонок прозвучала небольшая, минут на десять, речь о том, что Евгений Евтушенко – очень крутой чувак, Кремлёвскую стену ломал, сам Хрущёв его пидорасом называл. Ну и вообще, он мой (Воннегута) старый друг, так что вы не зря сюда припёрлись, дети.

      Вышел Евтушенко. Я сразу его узнал, хотя никогда не видел раньше. Но я часто видел эти грустные, просветлённо-водянистые глаза на заводе отца. Глаза алкашей-токарей, которые регулярно умудрялись засунуть в станок собственную руку вместо болта. А отец потом ихние станки ремонтировал. Только, в отличие от токарей, Евтушенко широко, как-то очень клинически улыбался. У токарей такая улыбка тоже бывает, но лишь пять минут в месяц: первый стакан после получки.

      На самом деле, это такая американская болезнь. Я и сам не сразу излечился, хотя друзья очень помогали, одёргивая меня словами «как ты заебал со своей американской улыбкой». Евтушенко