выступать в ближайшее воскресенье. Коварная Теплова обещала приехать за день до этого.
Ни хрена она не приехала. Зато я, посетив ещё пару раз «Богему», убедился, что культурная атмосфера кафешки напоминает кладбищенскую затхлость тех самых ЛИТО, откуда я вроде бы убежал в прошлом веке. Вроде бы. В английском есть глагол «to haunt», буквально «привиденить» или «призраковать». Меня призраковало не по-детски.
Каждый вечер кафешку наполняли старикашки. Программа была им под стать. В один вечер выступал местный бард. Он исполнял тошнотворную песню про странное сексуальное извращение советских туристов, известное как «изгиб гитары жопой». Барда сменил учёный человек, который полтора часа вещал о реставрации двух кирпичей из печки дома-музея поэта Волошина.
Бывали и поэтические чтения. После очередного секса с гитарой на сцену выходит старушенция и вскрикивает:
– Могу ль я быть красивей,
чем нагая
в саду весёлом?
С этими словами старушка хватается за голову и замолкает вместе с залом. Потом уходит к своему столу.
«Оба-на! – думаю я (это такая священная японская трава). – Неужели, бля? Хайку?»
Но старушка вдруг метается обратно к сцене. Начинает стихотворение снова, но уже без провала в памяти. Несёт ещё строк двадцать какой-то заумной херни. Ну что за мудзё… (японский поэтический термин, означающий проникновение в суть вещей).
В другой раз крутили кино, параноидальный чёрно-белый фильм о том, как чёрные силы хотели смерти поэта Андрея Белого. Кольцо врагов сжималось вокруг Белого с каждым днём. Его хотели извести все, кто мог: и чекисты, и масоны, и женщины. Кино называлось «Охота на Ангела» и заканчивалось совсем уж страшными словами:
«Несмотря ни на что, Андрей Белый пережил Маяковского, Мандельштама… – (далее ещё тридцать имён чудаков на «М») – …и умер совершенно здоровым от солнечного удара в Коктебеле».
Я призадумался. Может, смыться, пока не поздно? Коварная Теплова явно хочет моей смерти. Сама не приехала, а вокруг меня уже сжимается кольцо врагов. Может, лучше я расклею ласты и скроюсь в море от солнечного удара?
Но было поздно. За день до выступления я встретил на пляже другую девушку по имени Катя. Я тогда ещё не знал, что она станет моей второй женой. И в качестве повода для знакомства пригласил её на выступление.
Среди выступающих я был последним. Начала вечер пожилая тётка, которая сразу сообщила, что сегодня – день смерти Цветаевой. Все эти покойники как будто сговорились. Тётка стала читать цветаевское. И, конечно, про погосты. А потом ещё полчасика своего, из той же оперы. Типа, все умерли, осталась одна Таня, да и у той мячик спиздили.
Вслед за цветаевской фанаткой вышла «молодая поэтесса из Москвы». Но телесная молодость была лишь маскировкой. От первого же эпиграфа – здоровенного куска из Откровения Иоанна – я начал сползать под стол. Кольцо врагов плющило меня не на шутку.
Но я не был Белым. Я дотерпел. Оказавшись у микрофона,