Самый известный из них – убийство роттенфюрера Макса Биала (Била)[93] 11 сентября 1942 г. Его ударил ножом вернувшийся с работы в лесу 45-летний Меир Берлинер, варшавянин, гражданин Аргентины[94]. После «героической гибели» нациста его имя было присвоено казарме на территории лагеря, где жили эсэсовцы[95].
Случались и побеги. 25-летний Абрам Кшепицкий в конце августа 1942 г. был депортирован из Варшавы в Треблинку, но через две с половиной недели вместе с тремя другими узниками бежал оттуда. По заданию группы «Онег Шабат»[96] Рахель Ауэрбах встретилась с Кшепицким и записала его рассказ, ставший первым свидетельством о происходящем в Треблинке[97]. Кшепицкий погиб в апреле 1943 г. во время восстания в Варшавском гетто. Известны также другие случаи побегов из Треблинки. Так, чехословацкий предприниматель Оскар Бергер, бежавший в сентябре 1942 г. (возможно, вместе с Кшепицким), в июле 1943 г. был пойман и заключен в Бухенвальд, где дожил до освобождения лагеря. В начале декабря 1942 г. бежали 7 евреев, из них четверо были пойманы. Как вспоминал спустя полтора года А. Гольдфарб, «в декабре месяце 1942 года, когда выпал первый снег, 7 заключенных бежали из лагеря. Четверо из них были задержаны. Франц Курт вызвал вахмана Ивана и в присутствии стоявших у барака рабочих приказал последнему сделать с ними все, что он захочет. Первого убили. Второму Иван вбил гвоздь в голову. Третьему отрезал уши. После этого последних двух и четвертого тут же на виду у всех повесили»[98]. В январе 1943 г. бежали Моше Раппапорт и Якуб Эйснер, оба пережили войну. Побег двух других узников описан Рихардом Глацаром[99].
Предметные разговоры о восстании начались в Треблинке, по-видимому, в самом начале 1943 г. Это было связано в первую очередь с сокращением потока транспортов. Большая часть польского еврейства была уничтожена, «Операция Рейнхард» подходила к своему естественному концу. Как отмечалось выше, в этом заключался один из множества трагических парадоксов существования узников, отобранных нацистами для работы в лагерях уничтожения, – продолжительность и качество их жизни напрямую зависели от прибытия все новых и новых эшелонов с людьми, обреченными на скорую и мучительную гибель в газовых камерах. Чем меньше депортируемых, тем меньше работы, а потому – и возможность скорой ликвидации за ненадобностью. Р. Глацар вспоминал, что в марте 1943 г., когда вещи со складов были рассортированы и отправлены в Германию, ситуация стала совсем критической: «Все было упаковано и отправлено – мы никогда раньше не видели столько пустого пространства, оно всегда было заполнено. И вдруг все: одежда, часы, очки, обувь, трости, кастрюли, белье, не говоря уже о еде, – все исчезло, и ничего не осталось. Вы не представляете, что мы почувствовали, когда там ничего не оказалось. Ведь это было оправданием наших жизней. Если нечего сортировать, зачем бы им оставлять нас в живых?»[100]
Постепенно сформировалась небольшая группа подпольщиков.