эстрада, где летними вечерами играл духовой оркестр. Перед эстрадой стояли скамейки, усыпанные облетевшими листьями.
Уна опустилась на скамейку, сложив руки на коленях. Отто осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, сел рядом – так близко, что их бедра соприкоснулись. Он ощутил знакомое волнение, подавил его усилием воли и попытался сосредоточиться на предстоящем разговоре.
– К чему такая таинственность? – спросила Уна.
– Я не шутил, когда сказал, что решил стать художником. Буду выставляться в галереях, участвовать в вернисажах и всякое такое. Но картины будешь писать ты.
– Я?
– Твои старые работы использовать нельзя: профессионалы могут узнать руку. Но изменив стиль…
– Не собираюсь выслушивать этот бред.
Уна попыталась встать, но Отто удержал ее и заговорил со всей убедительностью, на какую был способен:
– Я всё продумал. Поступлю на курсы, получу диплом, потом якобы совершенствую свои навыки и явлюсь в Союз художников с твоими холстами. Меня зачислят в штат, хотя бы на полставки. Ну, а дальше пошло-поехало: выставки-продажи, гонорары…Твои работы можно продавать за хорошие деньги. Особенно если придумать соответствующую легенду: бывший писатель, стукнутый по голове автомобилем, благодаря Правилам становится талантливым художником. Отличный агитационный ход, даже Куцу не к чему будет придраться.
– Я тебя не узнаю, Отто… Ты стал другим. Уж не знаю, кома ли так на тебя повлияла или шок от погружения в новую реальность, но раньше ты не был таким хватким, таким… расчетливым.
– Ну, когда-то же надо меняться. Чем плоха моя идея?
– Да всем! – воскликнула Уна. – Всем она плоха.
– На самом деле только одним: вся слава достанется мне, а не тебе.
– Я об этом вовсе не думала…
– Ты прежде всего об этом подумала, и ничего плохого в этом нет. Да, славой придется поступиться. Тут уж ничего не поделаешь. Зато ты получишь приличные деньги, а твои картины, вместо того чтобы пылиться в кладовке, займут достойное место в галереях и частных коллекциях.
Отвернувшись, Уна надолго замолчала.
– Почему ты думаешь, что мои работы будут востребованы? – наконец спросила она.
– Потому что ты талантлива, и сама это знаешь.
– А если обман раскроется?
– Не раскроется. Я оборудую дома мастерскую. Стану носить берет набекрень и заляпанную красками блузу. Отпущу бородку, начну злоупотреблять красным вином и заведу роман с натурщицей…
Уна рассмеялась:
– У тебя своеобразное представление о художниках!
В ее настроении произошел явный перелом, и Отто посчитал это добрым знаком.
– Давай попробуем, – сказал он. – Если на поверку идея окажется никудышной, я сразу от нее откажусь. Но я уверен, что у нас всё получится.
– У нас… – горько повторила Уна. – Вот это-то меня и пугает.
– Что?
– Твои попытки удержать меня любым способом. Ты не можешь смириться с тем, что я больше тебе не принадлежу, и придумываешь