до своего дворца. Слуги говорили, что он отправился к своей старшей жене, Бортэ, однако Гулан верить в это не хотела. Что ему там делать с этой злой старухой? А здесь его маленький сын, его наследник.
– Поход, – прошептала уснувшему малышу Гулан. – Поход выдался неожиданно тяжелым.
На женской половине слышен был голос матушки – та отдавала распоряжения. Дочь ожидала мужа, великого кагана, уже почти десять дней, и мать помогала ей как могла.
«Отчего матушка так печальна? Отчего так резко в последнее время звучит ее голос? И отчего все время заплаканы мои сестры?»
Гулан ощутила, что она словно приходит в себя после страшного сна. Сна, длившегося почти год – с того мига, как вошла она под этот кров, и до того мига, как родился ее сын, первенец, наследник.
– Я назову его Кюлькан, – тогда прошептала она.
– Да, детка. Твой сын будет Кюльканом.
– Но, быть может, лучше было бы дать ему имя деда, твоего мужа и моего отца, Токтоа-беки?
– Нет, родная, это будет ошибкой. Наследник великого кагана не должен носить имени вождя другого племени… дабы не вызвать ненависти у его старших братьев и презрения у его отца.
Губы матушки дрожали. Но только сейчас, по прошествии трех почти месяцев, Гулан задумалась, отчего. Тогда она была уверена, что мать просто рада за нее, рада, что малыш здоров, что выжила она, Гулан, что сможет выносить и родить великому кагану и других детей.
Девушка встала. Осторожно положила уснувшего сына и поправила кошму так, чтобы она высоким валиком окружала ложе наследника хана. Малыш сладко спал.
Гулан вышла из покоев и раскрыла двери комнаты, откуда был слышен материнский голос.
– Хатун, – в низком поклоне склонились служанки.
– Дитя мое. – Матушка раскрыла Гулан объятия.
– Мне нужно поговорить с тобой, мама… – прошептала девушка.
– Не здесь, дитя.
Гулан кивнула.
– Мне нужно отдать распоряжения по дому.
Девушка развернулась и поспешила обратно в свои покои – она слышала, что мать спешит следом за ней.
К счастью, Кюлькан крепко спал. Гулан опустилась рядом с сыном на китайскую лаковую скамеечку и указала матери место напротив себя.
– Мама, мне нужно поговорить с тобой. Но так, чтобы никто и никогда не догадался, о чем мы говорим.
Та покорно кивнула. Она ожидала этого разговора, готовилась к нему и в глубине души была рада, что дочь первой его начала.
– Отчего все время так печальны твои глаза, мама? Отчего плачут мои сестры?
Матушка тяжело вздохнула. Что ж, откладывать дальше, лгать – было бы уже неразумно. Но следовало помнить и о Кюлькане – горе могло лишить Гулан молока.
– Я расскажу тебе все, дочь. Однако слова мои будут страшными, а горе, что свалится на твои плечи, может быть нестерпимым. Смири же сердце, дочь, и прими известия без гнева, как подобает принцессе меркит.
– Как давно я этого не слышала, – с улыбкой проговорила Гулан. – Теперь я чаще жена Великого кагана.
– Ты