дразнила Предславу, которая даже ради такого события не удосужилась встать пораньше.
– Когда я выйду замуж, у меня будет челядь, которая справится без меня! – невозмутимо и беззаботно отвечала та. – А вот Лисаве меньше повезет.
– Почему это мне меньше повезет?
– Говорят, в Нореге жены конунгов сами доят своих коров. И еще радуются, что коров этих так много. А Харальд раздобыл в Византии столько золота, что купит тебе тысячу коров, и ты будешь доить их с утра до ночи!
– Пока я слышала только об одном норвежском конунге, который годился бы мне в мужья! – с нажимом на слове «конунг» ответила Елисава. – И его имя вовсе не Харальд! А Харальд вообще пока никто, знатный бродяга, нахальный хвастун!
– Доедайте, дети мои, а не то опоздаем к обедне! – одернула их княгиня Ингигерда. – Вам уже пора одеваться.
Одевание заняло немало времени, но зато когда князь Ярослав Владимирович во главе своего семейства и дружины шествовал в собор Святой Софии, никто из видевших их не усомнился бы, что перед ним один из величайших государей христианского мира. Княгиня Ингигерда с тремя дочерьми и невесткой, сам князь Ярослав с пятью бывшими при нем младшими сыновьями блистали разноцветными византийскими шелками, золотым и жемчужным шитьем, цветным сафьяном сапог, золотом украшений и оружия, так что глазам было больно смотреть на них. Княгиня Ингигерда надела столу из серебристой объяри и вишневого бархата, расшитого золотом и серебром на оплечье и рукавах; Елисава – свою любимую золотисто-желтую, а Предслава облачилась в новую, недавно сшитую нарочно для нее из привезенного какими-то печенегами в подарок китайского шелка, где по красной земле были вытканы дивные белые кони – крылатые, с цветами на головах.
Воеводы Ярослава, тоже в лучших одеждах, многие с широкими золотыми гривнами, с длинными бородами; кмети младшей дружины, украсившие себя добычей из разных сторон света – шествие заняло собой всю улицу, и его передние ряды уже приблизились к церковным воротам, когда последние только тронулись с княжьего двора.
Перед собором их должен был встретить герцог Фридрих со своей свитой. В устье улицы уже слышался шум, над тынами вились тонкие пестрые флажки, закрепленные на поднятых копьях, и киевляне, оседлав свои тыны и забравшись на крыши, радостно вопили, приветствуя знатного гостя… как вдруг с другой стороны послышался не менее значительный шум.
Елисава обернулась. От варяжских торговых дворов валила толпа, народ с криком бежал к площади, словно какая-то могучая сила выпирала его с улицы. Кмети, оберегавшие княжеское семейство от образовавшейся давки, встретили народ сомкнутым строем щитов.
– Пройдите, пройдите! Ступай сюда, княгиня! – Тысяцкий Бранемир Ведиславич, деловито раздвигая нарядную толпу, пробирался к паперти и призывно махал руками княгине Ингигерде. – Идите сюда, Ярославны! Сюда, а не то затолкают!
Кмети проводили женщин к ступенькам, а Елисава все оглядывалась. Молодая княгиня Гертруда-Елена, жена