за Ярославом к Фридриху, еще два или три раза оглянулся на паперть.
Елисава, конечно, догадалась, какие сомнения его мучают. Бросив невестку, она повернулась и вцепилась в руку Предславы.
– Улыбнись ему разочек, ну! – горячо зашептала она, дергая белую руку сестры, украшенную тремя или четырьмя драгоценными браслетами с цветной эмалью. – Улыбнись скорее, он опять оборачивается!
Харальд действительно обернулся и поймал ее взгляд. Елисава была очень довольна. Если девушка вот так шепчет что-то на ухо другой девушке и при этом искоса поглядывает на парня, он должен быть бесчувственным чурбаном, чтобы не изнывать от тревоги и любопытства: ясно же, что говорят о нем! Какой приговор ему выносят?
Предслава ничего пока не поняла, но, обладая покладистым нравом, послушно улыбнулась норвежцу. Улыбка у нее была безмятежная и ласковая, так что сердце Харальда, вероятно, дрогнуло еще раз. Что касается старшей княжны, то она не сомневалась: еще чуть-чуть и Харальд, раскланявшись с Фридрихом, дернет за рукав Ульва сына Рёгнвальда или еще кого-то из киевских варягов, и ему укажут пальцем на нее, Елисаву Ярославну. Но эти несколько мгновений будут полны для нее сладостного торжества. Она поразила его, заставила мучиться – это ли не победа над несокрушимым, удачливым, неотразимым Харальдом?
Когда с торжественными приветствиями было покончено, все общество вошло в собор. Проходя на свое место, Елисава заметила, что Харальд не остановился у дверей, где стоял в прежние годы, а прошел вперед и встал у алтаря рядом с князем Ярославом, как полноправный христианин. Значит, там, в Царьграде, его крещение было доведено до конца, что подтверждал и висевший у него на шее тяжелый золотой крест, украшенный дорогим жемчугом и смарагдами. Несмотря на то что Харальд старался сохранять благочестивый вид, его взгляд то и дело устремлялся в сторону женщин и часто встречался со взглядом Елисавы. При этом она каждый раз дергала за руку Предславу, чтобы та тоже на него посмотрела. Елисаве нравилось думать, что они все еще дурачат его. И, судя по тому, что Харальд с одинаковым любопытством всматривался в лица обеих, смутно белевшие в полутьме церкви, он пока еще не понял, которая из них – его предполагаемая невеста.
Едва ли он так внимательно слушал службу, как делал вид, но и Елисава сейчас не могла похвалиться настоящим прилежанием. О, она была точь-в-точь, как те суетные женщины из поучений Иоанна Константинопольского, что приходят в церковь не молиться, а покрасоваться перед молодыми мужчинами. Понятно, что этих грешниц ждет самая печальная участь, но Елисаве и в самом деле было не до того. Душа ее утопала в блаженстве, словно вопреки всем грехам оказалась в райском саду. Никогда прежде она не чувствовала такого биения жизни в каждой жилочке; даже будь с ней под одной крышей сам Ярила, пробуждающий жизнь во всякой земной былинке, ее кровь едва ли могла бурлить сильнее. Она была так взволнована, как будто стояла перед райскими вратами, а сама кровь ее превратилась в горячее вино или сладкий мед. Каждый вдох