и Присутствию, которого, на что бы в мире ты ни смотрел, в каких бы обстоятельствах ни оказывался, в какой бы день ни вставал, даже в день самого трудного экзамена, ты не упускаешь из виду. Труд учебы делает разумным та же самая причина, по которой ты влюбилась во Христа.
Возвращаясь к графику, который Вы нарисовали в прошлый раз, мы думали о том, где на этом графике находится Иисус Христос, потому что Он, как Вы только что сказали, Бог, Который участвует в истории конкретно, во плоти. А там описана траектория свободы, которая идет к своей судьбе и встречает творения.
В любой точке графика. Христос – это не что иное, как воплощение (облечение в плоть, рождающуюся от женщины) последнего предела, последней границы, определяющей свободу. Свобода – это способность отношения с бесконечностью. Бесконечность мы обозначили последней линией; эта линия – Слово, Тайна, ставшая плотью. Плоть – это значит маленький ребенок, поэтому это может быть даже отрезок длиной в сантиметр; однако став плотью, он мог наложить свой отпечаток на то, как ты смотришь на звездное небо, и линия уже кажется длиннее.
В любом случае, если бесконечность становится плотью, это означает, что бесконечность входит в единственный великий опыт истории, которым является реальность Бытия, реальность Тайны, переживаемая человеком в меру самого человека. Поэтому ты обнаруживаешь во всем конкретный отблеск Христа, ведь из чего состоишь ты? Из чего состоит сосна? Из чего состоит птичка? «Все Им стоит». Поэтому, если ты смотришь на птичку так, как смотрел на нее Христос, ты удивляешься, поражаешься этому, как удивлялся ты, когда, читая или слушая кого-то, ты понял, что Христос – это истина; ты испытываешь что-то столь же великое.
Если ты слышишь птичку (соловья, например) так, как слышал ее один миссионер, с которым я ездил по Макапе, по берегам Амазонки (там ничего не было: ни дорог, – ничего, одни только змеи)… Мы ехали с ним на джипе, и он рассказал мне свою историю. Он живет в двух часах езды на джипе от центра миссии, в городке Макапа, с населением в тридцать тысяч жителей. Я спросил его: «Не страшно Вам там жить?» – «Да нет, привыкаешь… И кроме того, каждые две недели я возвращаюсь к моим братьям» (он возвращался в свое братство, чтобы отдохнуть на один день). У него была тогда редчайшая модель Гуцци 750, таких вообще было очень мало; он просто обожал свой мотоцикл, он даже рассказывал, что, когда начинался дождь (там в любую минуту может начаться ливень, а потом так же неожиданно прекратиться), то он своим плащом накрывал мотоцикл, а не себя. Как-то вечером он устал и прилег на землю отдохнуть, рядом с ним стоял мотоцикл, покрытый накидкой, а он слушал соловья (он говорил: «здесь тоже есть соловьи, и они поют так же, как и у нас, но в их пении всегда не хватает последней трели»; он заметил, что в мелодии этого соловья не было этой последней трели, как будто мелодия остановилась). Когда он слушал соловья, до него вдруг донесся рык подкрадывавшегося к нему леопарда. Через долю секунды он уже вскочил на мотоцикл. И когда он трогался, леопард уже был на том месте,