словно нехотя признался Матвей. – Вроде мелькает в голове всякое, а что, к чему, не соображу никак.
– Ох ты ж господи, царица небесная! – негромко запричитала старушка. – Только одно горюшко пережили, так другое навалилось. Да как же так-то, Елисеюшка?!
– Сама говорила, что уж хоронить меня собралась. Вот, видать, от болезни в голове все и стерлось, – нашелся Матвей, про себя лихорадочно ища хоть какой-то способ успокоить ее.
– Тоже верно. Ить и вправду думала, сама весь род схороню, – кивнула старушка, разом прекратив причитать. – Вон оно как вышло-то. Одни мы с тобой остались, Елисей. Одни. Ну да ничего. Даст бог, выживем. И похуже бывало. А ты отдыхай, внучок. Отдыхай. Поправляйся, – добавила она, погладив его мозолистой ладонью по плечу. – Пойду я. Нужно курей покормить да во дворе прибрать.
– Бабушка. А какой теперь год на дворе? – решившись, уточнил Матвей.
– Так тыща восемьсот семьдесят шестой от Рождества Христова. А шо?
– Да так. Все вспомнить пытаюсь, как долго болею, – выкрутился Матвей.
– Так пятый месяц пошел, как мор начался. Станицу разом всю почитай скосило. Хорошо казаки успели скотину всю за околицу выгнать. А не то так просто бы не обошлось.
– А зачем выгнали? – не понял Матвей.
– Да как же, внучок. Как иначе-то? Скотинка, она за собой ухода требует. И корму ей задай, и обиходь, а когда мор в станице, какой уж тогда уход. Самим бы выжить. Вот и выгоняют скотину всю за околицу, чтоб, значит, животина не мучилась. Там и травку пощиплет, и водички из ручья попьет, глядишь, и переживет годину лихую. А уж коль хозяева выживут, так сами ее найдут. А иначе погибнет скотина без пригляду, а потом с нее еще мор начнется. Кто ж туши из станицы прибирать станет. Ох, болезный ты мой, – всхлипнула бабка. – Совсем от болезни обеспамятовал. Простых вещей не помнишь.
Удрученно махнув рукой, она вышла из дома, а Матвей, закрыв лицо ладонями, глухо взвыл, краем сознания пытаясь удержать себя на краю истерики. Тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Конец девятнадцатого века. Закусив край одеяла, он тихо выл, давая отчаянью и растерянности вылиться вместе с этим отчаянным воем. В такой растерянности он не был еще никогда. Даже став инвалидом, Матвей всегда твердо знал, что сумеет справиться с ситуацией. Но теперь впереди была одна сплошная безнадега.
Кое-как успокоившись, он глотнул воды из стоявшей у лежанки кружки и, немного придя в себя, принялся проигрывать варианты своего дальнейшего поведения.
«Итак. Конец девятнадцатого века. Чем может заниматься сирота из казачьей станицы, если вдруг решит уйти в город? – думал он. – Общество тут сословное, и за то, что не снял перед каким-нибудь павлином шапку, запросто можно в околоток угодить. Развитие оружия и техники на уровне каменного века. Оружие сплошь дульнозарядное. Возможно, уже капсюльное. Воюют в основном белым оружием. В смысле режут друг дружку почем зря. Что еще?
Автомобили еще толком не придумали, паровозы тоже в зачаточном состоянии. Тонкая механика в виде часов уже