мадам, – горничная положила приготовленное платье на стул и вышла.
Она устала. Безумно устала. Устала от глупого, двусмысленного положения, в которое они себя поставили, устала от необходимости соблюдать видимость благополучия, от его присутствия, от собственных мыслей, от которых невозможно было ни спрятаться, ни отмахнуться.
«Мы стали чужими… ещё более чужими, чем два незнакомых человека».
Вчерашний вечер она провела дома. Опера давно уже опротивела, пассажи и светские визиты – тоже.
Пересаживаясь от зеркала к столу, она недовольно покосилась на приготовленное для вечеринки у баронессы де Крамай платье и отвернулась: «Хватит с меня. Хотя бы, на сегодня… С цепи они все сорвались, что ли?
Либо у меня приступ паранойи».
Днем она прогулялась по магазинам, заехала к ювелиру, к модистке, в шляпную мастерскую, хотела ещё заехать в кафе, но… Как-то разом устав от всего, вернулась домой, переоделась в халат, отпустила горничную и вот уже который час бесцельно кружила по комнате.
Возможно, действительно, разгулялись нервы, но.
«Нет, нервы тут ни при чем. Сегодня почему-то я вызываю повышенный интерес, – обхватив себя руками за плечи, Этьена оперлась спиной о стену и попыталась проанализировать ситуацию, – да, дело именно в этом. Чем я могла привлечь к себе внимание? А если это – месть? В отместку за ночной афронт виконт мог наболтать что угодно… Если так, то надо принимать меры…»
Она подхватила подол халата и почти бегом направилась к половине супруга.
– Жан!
В его кабинете никого не было. На голос из спальни вышел Мишель, сдержанно поклонился.
– Мишель, мой муж у себя?
– Нет, мадам.
– Он сказал, когда вернется?
– Нет, мадам.
– Спасибо, Мишель.
Она повернулась, и устало поплелась обратно.
«Чужие… ты – сам по себе, я – тоже. Благо, место позволяет, – от обиды на глаза навернулись слезы, которые она зло вытерла ладонями, – ты, по крайней мере, хоть не скучаешь… Действительно, – обвела глазами пышную оранжево-золотую обстановку гостиной, через которую проходила, – что тебе здесь делать? Музей… образцово показательный интерьер, от которого скулы сводит…»
Этьена чуть ли не с ненавистью посмотрела на кричаще-яркую кретоновую обивку кресел…
– Мадам, – вошла горничная, неся два букетика искусственных цветов, – прислали цветы… вы хотели выбрать, какие лучше подойдут к платью.
– Спасибо, Фанни, потом.
Горничная хотела что-то возразить, но, вглядевшись в лицо хозяйки, опустила глаза и вышла.
«Зато теперь ты не скучаешь… в гнездышке с этой… своей… твоей… со всеми потрохами твоей. Перестань! – тут же осадила себя Этьена, – это – его дело».
Если бы можно было вернуть. Если бы. Вернуть Париж, её особнячок, совсем крошечный на фоне этого экзотического монстра, осень, часы, когда они занимали друг друга рассказами, ощущение, что ты не безразличен, что.
Полтора