эго в бесконечную герменевтику: это и философская проза, и мистичесая поэзия, воспевающая единство с космосом, и научные модели, и научная фантастика. Главный же вывод таков: само эго конституируется в процессе этой многоликой герменевтики, будучи тем самым глубоко укорененным в событии вселенной, вселенной как сотворения. Трудно не заметить, что здесь космология становится очень близкой по своему философскому смыслу богословию творения, которое допускает множественную экзегетику как самих текстов Священного Писания, так и интерпретацию отцов церкви. Если же к этому добавить многочисленные свидетельства святых и духовных подвижников о Божественном присутствии во вселенной, а также литургические тексты, которые все опираются на один и тот же, неизменяемый со временем опыт, можно обнаружить, что Божественное присутствие в мире и сам мир являют пример одного нерасчленимого насыщенного феномена Божественного сотворения вселенной.
В наши дни несдерживаемая волна научно-популярных отчетов о вселенной, черпающая свой материал из исследований в теоретической космологии, представляет собой стремление проповедовать о вселенной псевдосвященническим образом, проповедовать таким образом, что всеобъемлющий горизонт предмета космологии находится в постоянном движении, апеллируя к различным аспектам и темам из других научных дисциплин. Само явление постоянно обновляющегося научно-популярного представления и истолкования вселенной можно сравнить с нескончаемой библейской экзегетикой. Действительно, в то время как Библия является главным источником интерпретации в различных пересекающихся контекстах, а также популярных форм экзегетической катехизации, профессиональные научные журналы аналогично поставляют материал для популяризаторов науки, которые тоже выступают как экзегеты неких сакральных текстов о космологии. Конечно, эта аналогия не абсолютна, ибо постоянство библейского текста на протяжении тысячелетий не может сравниться с принципиально текучим и недостроенным текстом книги вселенной. Важно здесь другое: космологический текст, то есть содержание космологических теорий, оказывается тем феноменом-событием, которое, как факт человеческой историчности, выступает насыщенным феноменом, допускающим многочисленные контекстуальные интерпретации. Мы видим, что принципиальная открытость и незаконченность космологического дискурса, его апофатичность в отношении интендируемого им объекта – вселенной, позволяет интерпретировать космологические определения и описания как нарратив, который становится предметом уже другого, не столь научного, рассмотрения его космологами, так сказать, второго порядка. Они заняты не столько физико-математическими аспектами вселенной, сколько интерпретацией научных знаний о ней. Вселенная, таким образом, получает как бы свое удвоение на страницах литературы и становится предметом изучения для «космологических лингвистов» и писателей,