и их соединительная ткань разрушены. Случай неоперабельный. Остеоартроз поразил уже более двухсот хрящей.
Таков вердикт.
За год в моей карточке врачи корябали новые строчки. Вклеивали дополнительные вкладыши. Подкладывали снимки рентгена, УЗИ, МРТ и прочие аббревиатуры, что оставались для меня пустым звуком. Я не могла говорить, о чем сожалела больше всего на свете. Как бы хотела рассказать Павлу, что он для меня значит!
Болезнь отняла право бегать, ходить, стоять, лежать… и даже спать. Обезболивающее не помогало. Ночами терпела, утыкаясь в подушку. Только бы не заныть, только бы дать Павлу выспаться. Он и без того мучается со мной. Мы собирались еще долго жить в радости друг с другом. Путешествовать зимой по горам, а лето проводить в селе Весёлое.
В нашей желтой палатке на дежурстве в горах я впервые почувствовала тянущую боль в коленях и локтях. Подумаешь. Все из-за холода и сырости. Вернемся в город, пройдет. Павел заметил, что со мной что-то не так.
В горах Эльбруса нет привычной телефонной связи. Сообщения оставляют в красных сигнальных ящиках, примотанных высоко к путевым столбам. Он записал послание на клочке какой-то визитки, а я как могла уверяла, что никто не придет в горы в такую погоду. Надвигался буран, снегопад шел пятые сутки, каждый день сходили лавины.
Но он все равно пытался. Всегда. Павел боролся за меня с того дня и до самого последнего.
На лето мы спустились с гор. Обратно в город. Проходило время, но не мой дискомфорт. Началась неконтролируемая хромота, которую я уже была не в силах скрыть. Павел не стал слушать мой протестующий вой и отвез в клинику.
С тех пор мы отдыхаем в приемных отделениях вместо дачи и нашей желтой палатки. Я не уверена, но кажется, она была именно желтой. Помню запах подсолнухов, в поле которых мы с Павлом сбегали в Весёлом.
Вместо веселья нам достались смирение, принятие и покорность.
Спустя неделю, что я провела без сна, питаясь обезболивающими кругляшками, Павел притащил в дом что-то странное. Что это он еще удумал?
Два часа пыхтел над каким-то огромным корытом, давя ножной насос. Я не отводила взгляд с его коленки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как ловко, легко, незаметно и буднично. Я радовалась. Любовалась его здоровьем и подбадривала морганием глаз. Пусть они и стали красными от лопнувших сосудов недельного отсутствия сна.
– Готово! Сейчас, подожди чуток.
Из ванной донесся звук включенных кранов. Загремели ведра и тазики. То, что Павел накачал насосом, оказалось детским бассейном. Полчаса он таскал воду, пока не набралось до края.
– Все будет хорошо, – опустился он возле меня. – Вода – это невесомость. Твои суставы перестанут давить на хрящи и связки. Как по небу лететь! Я буду держать, а ты сможешь… просто поспать.
Я вздохнула и дернула уголком рта. Пока Павел брал меня на руки, терпеливо сжимала зубы. Стоило оказаться в воде, стоило только почувствовать невесомость, как боль отступила. Перестало ныть. Перестало дергать. Перестало простреливать.
Павел сел в бассейн в домашней майке и шортах. Я лежала головой на его груди, а он, еле прикасаясь, гладил меня.
Впервые за долгие