align="center">
2
БЕЛКИН: «Зачем, Иван Алексеевич, беспокоишь покойника? Договорились в четырнадцатом году: я умер. Для тебя, в том числе».
АЛЕКСЕЕВ: «Помню, друг, всё помню. Но что делать, если время идёт, жизнь меняется, а посоветоваться не с кем? Мы с тобой, Илья Ильич, расстались на том, что ты умер как писатель. Рассказал про упадок культуры, кризис литературы и моду на чтиво, отчего твои повести не находят и не найдут читателя. Но мне от них было светло. И я верил, что мы на твоём пути не одни, что нас много, и чтобы убедиться в этом, надо продолжать идти в указанном направлении. Не хочешь ты, пойду я. И пошёл… Шёл-шёл, но устал. И теперь почти согласен с тобой. А чтобы совсем согласиться, хочу спросить, не поменялось ли твоё мнение?»
БЕЛКИН: «Нехорошо спрашивать, заранее зная ответ. Мыслим мы с тобой схоже. И видим одинаково. Что вижу я? В институте, например, где продолжаю работать нелюбимую работу? Вижу, что начальству удаётся скрывать прогрессирующий бардак теми же способами и с тем же результатом, как и во всей стране. Работающей молодёжи мало. Книг не читают. Думать не приучены. Стимулов развиваться нет. Ненужная информация обложила со всех сторон. Так что перспектив отклика, в том числе, на наше писательство, как не было, так и нет».
АЛЕКСЕЕВ: «Ладно, Белкин, не ругайся. Я ведь о чём подумал: пусть мы не востребованы, но если пришла пора закругляться, то хочется закруглить красиво. Вместе сподручнее, оттого и позвал. Ты формулируешь быстрее меня. Да и сочинял что-то наверняка. Так что помоги, как раньше».
БЕЛКИН: «Осталось у меня что-то типа записок. Ничего толкового: наблюдения, путешествия… Забирай. Помню я твою слабость приспосабливать к делу всякое разное, может, и с этим получится».
АЛЕКСЕЕВ: «Спасибо, Илья Ильич. Но это не всё. Хотелось попытать тебя насчёт современных представлений о работе мозга. Согласен ли ты с тем, что противоречивость и изменчивость наших устремлений, желаний и надежд могут быть объяснены на физиологическом уровне, отталкиваясь от организации и функционирования головного мозга?»
БЕЛКИН: «Древний рептилоидный мозг, лимбическая система против неокортекса… Знаю, читал».
БЕЛКИН: «Конечно, понимание работы мозга упрощает трактовку поступков и поведения людей. Спроецировав научное знание на уровень житейского восприятия, получим примерно следующее. Есть базовые инстинкты высших приматов: к еде, размножению и доминированию в стае. Есть управляющая нашим поведением кора головного мозга, полностью – и с невесть откуда взятым осознанием нравственного закона – формирующаяся к семилетнему возрасту. И есть вечная альтернатива заполнения полей неокортекса с помощью воспитания, семейных отношений, обучения и саморазвития: поддержать нравственное стремление стать человеком или его притормозить, потакая врождённым инстинктам. Отсюда двойственность сознания и наших желаний, их внутренняя борьба, противоречивые поступки,