также запрещено выходить из мастерской, пока не пройдет год и день, которые нужны, чтобы ты мог получить свободу. И каждый раз, когда какой-нибудь незнакомец войдет в мастерскую, ты должен прятаться. И еще: ни в коем случае не рассказывай, что с тобой произошло, даже здесь. Хотя эта родинка… – Жауме покачал головой. – Так решили хозяин с доньей Гиамоной. Доволен?
– Когда я смогу видеть моего сына? – спросил Бернат.
– Это меня не касается.
Бернат закрыл глаза. Впервые увидев Барселону, он пообещал Арнау свободу. У его сына не будет никакого сеньора!
– Что я должен делать? – спросил он наконец.
– Загружать дрова. Загружать стволы за стволами, сотни стволов, тысячи стволов, которые необходимы для работы печей. И следить, чтобы они не гасли. Носить глину и убирать. Убирать грязь, песок и пепел из печей.
Медленно потянулись дни.
Бернат трудился в поте лица. Выносил пепел и песок за дом. Когда возвращался, покрытый пылью и пеплом, мастерская снова была грязной, и он начинал все сначала. Под пристальным взглядом Жауме вместе с другими рабами он выносил готовые изделия на солнце. Первый помощник контролировал работников каждую минуту, прохаживаясь по мастерской, покрикивая, раздавая оплеухи молодым подмастерьям и грубо обращаясь с рабами, для которых не жалел и кнута, когда что-то было ему не по душе.
Один раз, когда рабы ставили на солнце большую посудину, та вырвалась у них из рук и покатилась. Жауме в ту же секунду достал виноватых кнутом. Посудина даже не треснула, но первый помощник завопил как бесноватый, раздавая удары рабам, которые вместе с Бернатом несли ее.
Дошла очередь и до Берната.
– Попробуй только, и я убью тебя, – пригрозил Бернат, спокойно глядя в лицо Жауме.
Первый помощник заколебался и, покраснев, стал щелкать кнутом в сторону остальных, уже успевших отойти от него на приличное расстояние. Бернат облегченно вздохнул.
Этот случай ничего не изменил – Бернат продолжал вкалывать, не щадя сил, и его не надо было подгонять.
Ел он то же, что давали всем.
Поначалу ему хотелось сказать толстой женщине, готовившей им, что он своих собак кормил лучше, но, видя, как подмастерья и рабы с жадностью набрасываются на кормежку, предпочел промолчать.
Спал Бернат в одном помещении с остальными работниками, на соломенном тюфяке, под которым хранил свои скудные пожитки и деньги, которые ему удалось захватить с собой. Благодаря столкновению с Жауме он завоевал уважение рабов и подмастерьев, а также прочих помощников хозяина, приглядывающих за ними, поэтому спал спокойно, несмотря на блох, чужой запах пота и храп, стоящий вокруг.
И все это он терпел ради тех двух раз в неделю, когда чернокожая рабыня, свободная от обязанностей по дому, приносила ему Арнау, который обычно спал. Бернат брал сына на руки и вдыхал аромат, исходивший от него, от чистой одежды, от детских мазей. Потом, чтобы не разбудить ребенка, он приподнимал одежду, чтобы посмотреть на его ножки, ручки и кругленький животик.
Арнау рос и набирал вес. Бернат